Лубянов прекрасно понимал, что танкетки неуязвимы, что следует подпустить их ближе и что вообще винтовочный огонь для них не страшен. Губительны только гранаты и бутылки с бензином, конечно в случае удачного попадания. Приложив ладони к губам в виде рупора и обернувшись к солдатам, Лубянов крикнул, чтобы не стреляли. И, словно услышав его крик, танкетки почему-то вдруг развернулись, выехали на шоссе и помчались по нему, подняв клубы желтовато-черной пыли.
Лубянов неотрывно глядел на удалявшиеся танкетки, потом, когда они окончательно скрылись из глаз, ткнулся мокрым от пота лицом в бруствер и, обессиленный, медленно опустился на дно окопа. Сидел согнувшись, ничего не слыша и не видя. В этом узком земляном пространстве он сейчас будто оторвался от остального мира: только он, Лубянов, и этот окоп, только его ослабевшее, вздрагивающее тело и эта земля, осыпавшаяся при малейшем движении.
Между тем обстрел постепенно прекратился, и в лес снова пришла тишина. Во взводе оказалось пятеро раненых. Их перевязали и унесли в глубь леса.
Подошел сержант Кажаев. Не глядя в лицо Лубянову, тихо сказал:
— Спирин умер.
— Что?
— Спирин умер, — негромко повторил Кажаев, по-прежнему глядя в сторону.
— Где он?
— Там, — Кажаев показал рукой в лес.
Лубянов тотчас же пошел в указанном направлении. Еще издали он увидел, что трое солдат и старшина Гурьев собираются опустить завернутое в плащ-палатку тело Спирина в могилу. Увидев быстро приближающегося к ним лейтенанта, они остановились.
— Вы что, товарищ лейтенант? — спросил Гурьев.
— Пришел попрощаться, — пояснил Лубянов и после небольшой паузы добавил: — Мой помощник.
— Истек кровью, бедняга, — заметил Гурьев. — Хотите посмотреть?
— Не надо, — быстро проговорил Лубянов, краем глаза разглядывая вытянувшееся под плащ-палаткой тело своего помкомвзвода. — Документы взяли?
— Взяли, как же. Вот. — Старшина порывисто дернул ремешок полевой сумки и достал обернутую в газету книжечку.
Лубянов полистал ее, не читая, и вернул старшине.
— Больше ничего нет?
— Документов больше нет, — ответил Гурьев. — Есть несколько писем.
— Покажите.
Гурьев снова рванул ремешок полевой сумки, извлек оттуда тонкую пачку писем.
— Это все?
— Все.
Лубянов жестом показал в сторону могилы, — дескать, хороните. Солдаты неумело взялись за концы плащ-палатки, Гурьев с Лубяновым поддерживали тело Спирина посредине. Опустили его в могилу. Гурьев дал знак рукой — и солдаты взялись за лопаты.
«Вот и все, — подумал Лубянов, глядя на спорую работу солдат. — Был сержант Спирин, в гражданской жизни районный фининспектор, и нет его…»
— Я напишу его родным, — произнес Лубянов каким-то извиняющимся тоном. — Письма останутся у меня.
— Хорошо, — ответил Гурьев, деловито следя за работой солдат. — Только почты-то здесь нет, товарищ лейтенант. Как будете посылать?
«Действительно, почты здесь нет. Как это не пришло мне в голову?» — Лубянов поглядел на Гурьева тяжелым, отрешенным взглядом.
Поздышев спустился в окоп, посмотрел в бинокль направо, налево, прислушался к далекому гудению самолета.
— Скажите, Лубянов, солдаты все понимают?
— Что вы имеете в виду?
— Ну, обстановку, наше положение.
— Конечно, понимают.
— Не паникуют?
Лубянов пожал плечами:
— Вроде нет, не замечал. Не до этого, знаете…
— Надо сказать солдатам, что мы с часу на час ждем помощи, — проговорил Поздышев, беспокойно оглядываясь по сторонам. — Вы меня поняли?
— Понял.
— С часу на час. Только надо продержаться немного. К нам обязательно придут на выручку.
— Понял, — повторил Лубянов, устало глядя в глаза Поздышеву.
— Ну а в случае чего, лейтенант, — выход у нас один. — Поздышев поморщился. — Берегите патроны, не стреляйте по дальним целям — бесполезно. — Поздышев протянул Лубянову руку и крепко пожал ее.
До вечера по шоссе прошли сотни танков и автомашин с пехотой. Лубянов даже перестал считать. В автомашинах с удлиненными бортами ехали солдаты, горланили песни; почти не умолкали губные гармошки. Весь этот поток техники и людей мчался в глубь страны, на восток, откуда уже не доносилось ни одного выстрела. Там небо бороздили тяжелые «юнкерсы» и быстроходные «мессеры», оставлявшие за собой тонкий, подвывающий свист.
На опушке леса дополнительно были вырыты щели для сторожевых постов. Лубянов не вылезал из окопа. Глядя на двигавшиеся в два ряда по шоссе колонны немецких автомашин, танков и мотоциклистов, думал о словах Поздышева насчет помощи с востока. Говорить об этом солдатам он посчитал ненужным. Что это даст? Ему все равно никто не поверит.