— Ты сегодня даже в кино не пошел?
— Не пошел.
— Чего так?
— Да я же говорил тебе: сто раз видел картину.
— Ах да, верно.
На самом деле в кино я не пошел, чтобы не встречаться с Соней. Маленькая и, наверно, никому не пришедшая в голову хитрость: вдруг мое отсутствие тронет ее сердце? Вдруг случится такое чудо?
Меня, однако, очень интересовало, была ли сама Соня в кино. Напрямик я стеснялся об этом спросить, начинал издалека:
— Многие, наверно, сегодня отсутствовали.
— Почему? — спросил Штыкалов.
— Картина-то старая.
— Ну и что, — ответил, ласково улыбнувшись, Штыкалов. — Старые картины еще лучше смотрятся.
— Значит, был народ.
— Все были, кого я знаю.
— И Миронов?
— Да, и Миронов, и Соня со своей подругой.
«Значит, была, — подумал я. И новая, неизвестно откуда взявшаяся надежда вспыхнула во мне: — Может, она специально пришла, чтобы повидаться со мной. Бывает же так… Нет, нет, — тут же оборвал себя я. — Если бы захотела меня повидать, то ведь так просто это сделать… Нет, нет и нет».
Я с остервенением листал страницы Устава караульной службы. Все тут было знакомо мне, все многократно испытано на практике, я знал почти все правила наизусть, как стихотворение. Только вот формулировки… Тот же опыт говорил мне, что проверяющие чрезвычайно любят точные формулировки параграфов, разделов и подразделов. Точные — значит дословно взятые из Устава.
Неожиданно, как гром с ясного неба, прозвучал вопрос Штыкалова:
— А с Соней у тебя что — разладилось?
Я молчал, пораженный прямотой вопроса. Штыкалов повернулся на топчане, поглядел на меня озабоченно.
— А что у меня с Соней? — спросил я и тут же сам ответил: — Ровным счетом ничего.
— Мне казалось, она тебе нравится.
— Мало ли что кажется. Это еще ничего не значит.
Наши глаза встретились, и я увидел, как углы губ Штыкалова слегка дрогнули. Я поднялся с места, сложил в стопку наставления и уставы, снова сел и закурил.
— Знаешь, жизнь иногда дает толчки, — заметил Штыкалов. — Мы не всегда замечаем это, ищем причину, а это жизнь. У нас один мужик по соседству жил. Болел долго. К врачам обращался — ничего не помогало. Лекарств целую гору выпил… А однажды утром встал, пошел на базар купить клюквы, кислого ему захотелось. Купил, вернулся домой, клюквы поел, в постель не ложился. Так целый день и провел на ногах, назавтра то же самое, еще день-другой — он и про болячки свои забыл. Вот тебе какой толчок.
— Я тебя не понял.
— А чего тут непонятного. Был ему, значит, толчок — выздоравливать. Он и выздоровел.
— Да к чему это ты сейчас сказал — непонятно?
— К тому, что в жизни ничего даром не дается, одно созревает, другое тускнеет и пропадает.
Слова его были туманны, но я не решился прояснять их смысл: мне чудилось, в них был намек на мое отношение к Соне, а я не мог, не хотел этого касаться сейчас.
— Кончай философствовать, — сказал я бодрым голосом. — Может, прогуляемся, подышим?
— Подышим.
Мы вышли из прокуренной землянки и сделали большой круг по лесу, как бегуны, которые, преодолев напряженный маршрут, не могут остановиться. Росная трава шуршала под ногами, заспанные лица часовых с удивлением смотрели на нас. Часовой у шлагбаума приложил руку к пилотке. Серебристая от пробивавшегося из глубины облаков света стелилась дорога. Мигали вдалеке желтые зайчики фар, будто кто-то, играя, включал и выключал их.
— Что бы там ни говорили умники, а существуют родственные души, — вдруг сказал Штыкалов, точно споря с кем-то. Сорвал какой-то прут и тут же резко отбросил его в сторону. — Я это чувствую. Я даже думаю, что они хранят каждого из нас…
Его вопросительный взгляд остановился на мне, но я не знал, что ответить. Про это, наверно, лучше всего было вести разговор с каким-нибудь счастливчиком, сердце которого не страдает от любви… А для меня все это слишком возвышенно и сложно. Моей родственной душой была мама, но Штыкалов явно говорил о другом, он явно имел в виду кого-то еще.
— Хорошие деньки стоят, — сказал я. — Повезло нам с погодой.
— Да, деньки что надо, — ответил он.
Сделав еще круг по лесу, мы вернулись к себе в землянку и повалились на топчаны, как убитые.
И снова наступило утро. Небо среди макушек деревьев было чистое и синее, солнце заливало горячим светом дорожки и стволы деревьев.