— По-моему, ты уже наговорил достаточно, — сказал Королев.
— Привел жену, — отвечал Котов внешне невозбудимо, даже приветливо, — и выставил нас напоказ, для сравнения. Между тем, — сказал он, сощуривая глаза и закрепляя зрачки на одном месте, — прошло двадцать лет. Или ты их примеряешь только к себе? Напрасно. Было и у нас время взяться за дело. Тоже нелегко пришлось… Ты обратил внимание, что Балда меня недолюбливает?
— Да, заметил.
— Думаешь почему?
— Не знаю.
— Нипочему, — сказал Котов. — Я его тоже недолюбливаю. Вот тебе пример для расширенного писательского кругозора…
Он молча исследовал Королева через очки. У него был чистый лоб, заслоненный над бровью русой прядкой; щеки бледноватые, немного впалые, малоизношенные, хотя манера улыбаться на одну сторону сложила ему довольно грубую морщину справа от губ. В то же время ритм танца пошел на убыль, и Баландин сомлел под заключительные аккорды, прикладываясь щекой к уху Марии. Они возвратились. Пока Мария не пригрозила ему пальцем, Баландин громко шептал Котову:
— Я ей понравился. Обрати, Кот, внимание, какая женщина…
Он позвал официанта?
— Подбавь парку. Писатель просит.
— А не он ли это про семь повешенных написал?
— Король, ты написал про удавленников?
— Что вы написали, товарищ Андреев? — спросил официант.
Королев не ответил. Но под его взглядом проявил находчивость Баландин, который произнес, вобрав в плечи голову:
— Он пока ничего не написал…
— Всех-то не упомнишь, — сказал официант задумчиво. — Пойду спрошу у Седова. У шеф-повара. Он все знает.
— Слышь! — крикнул ему вслед Баландин. — Принеси жалобную книгу! Он тебе напишет, Леонид-то Андреев. Узнаешь у него!
Тогда Королев сгоряча прихлопнул пальцами по столу и резко произнес:
— Прошу тебя, замолчи!
Баландин растерялся по-настоящему и в поисках пояснения к моменту обвел всех несколько раз глазами.
В зале повторились танцы. В зале было весело. Но в одном его месте возникла тишина. Четверо сидели не меняя поз и загадочно помалкивали. Королев глядел в стол. Его палец обкатывал хлебную крошку. Анатолий Котов сохранял достоинство. Его вид был сравним с видом зрителя перед сеансом кино, глаза направлялись на воображаемый экран. Но вот пришлось отвечать Марии. Затаившись на своем месте, она оценила обстановку, наконец осторожно произнесла:
— Конечно, у вас что-то произошло.
— Нет, — отрекся Королев. — Ничего не произошло.
— Мы говорили о значении таланта.
— Ну и что?
— Я позавидовал, что он писатель.
— Я не думаю, что это вы всерьез.
— Врет, — высказался Баландин.
— Разве нельзя позавидовать? — спросил Котов.
— По-моему, можно.
— Чего завидовать?.. — опять рассудил Баландин. — Характер у тебя, Король, тяжелый. Хоть ты и писатель.
— Тут мы поспорили…
— Можно узнать, почему?
— Я выразил мысль… Ну да. Где ж тут справедливость? Талант, как говорится, от бога, а не за какие-нибудь заслуги.
— Так их! — воодушевился Баландин, словно из засады. — А Король что?
— А Король считает, что заслужил свой талант.
— Тогда я это подтвержу, — сказала Мария.
Котов засмеялся коротким смешком и заговорил веселее:
— Ты прав, Король. У тебя хорошая жена. Надо же, чтобы человеку так во всем повезло!..
— Только зачем этот неудобный разговор?
— Да пьян я, пьян!.. Удивительно, что ваш муж выглядит как стеклышко.
— Вы нисколько не пьяны, но чем-то обеспокоены, — сказала Мария.
— Не женщина, а на вес золота, — охарактеризовал ее Баландин официанту, который, убирая со стола грязную посуду и вытряхивая из пепельницы на поднос, многозначительно сообщил: «Седов говорит, тот автор уже помер».
— А нам что остается с Балдой? — сказал Котов. — Балда, как ты сам на этот счет думаешь?
— Ты умный, ты и думай. Может, вам, умным, интересно попусту молоть языком, а мне, честно говоря, вы надоели.
— Чем вы занимаетесь, Саша?
— Водит троллейбус и смотрит футбол по телевизору, — сказал Котов.
Может быть, вследствие опьянения Котов обрел склонность к издевкам, но нервозность в нем с самого начала присутствовала. По его лицу пошли красные пятна, как от пощечины. Изображая кособокую улыбку, его правая щека вдруг начинала еле заметно вздрагивать, с переменной частотой.
— Вожу и смотрю, — огрызнулся Баландин. — Коплю на мотоцикл с коляской.
— Нравится вам? — спросила Мария.
— Ему не понять, — Баландин мотнул головой в сторону Котова. — Где ему понять?