Его рукам нужна была лишь небольшая тренировка, чтобы они взялись за напильник и повели бы инструмент с ощущением будущей формы детали после того, как металл зажат в тиски. Но то, что он мог делать до войны, требовало полноценного здоровья, и за напильник он не взялся.
Как-то поутру Александр Прокопьевич сел на свою тележку и поехал. Он мнительно оглядывался и вез товар Союзпечати — пачку свежих газет. Пачку эту он получил с предложением попробовать торговать. И вот теперь газеты лежали у него на култышках, разделенные по названиям. Он был вымыт и побрит.
Приближаясь к знакомому месту, он не сразу разглядел ларек. Строительные машины и траншея водопровода совсем его притеснили. Рядом уже терзал землю экскаватор. Подъезжали и разгружались машины. Но ларек чудом удерживался, и какие-то люди еще посещали его. Они ждали спозаранку и жались друг к другу, словно остатки позорно битой армии, и у них были красные носы, слезились глаза, а лица исказились от вина, табака и угрызений совести.
Инвалид покосился и поспешил вперед. Ему стали попадаться идущие на работу. Он остановился в стороне и начал продавать газеты.
Сперва торговля не шла из-за его робости и оттого, что люди отвыкли встречать Александра за делом, и никто не обратил внимания, зачем он здесь, зачем у него эти газеты. Но вот он грубовато позвал прохожего, за ним второго. К начинающему газетчику построилась очередь, маленькая, озадаченная, деликатная, и свежие газеты раскупились нарасхват. Он осмелел, разошелся; занятие ему очень понравилось. Польза самому и другим была сразу ощутима, и его популярность и независимость вызвали у Сашки чувство достоинства. Он обзавелся почтовой сумкой, банкой под выручку и выезжал каждое утро, когда люди шли на работу и стучали каблуки и каблучищи, а окна домов теряли житейскую загадочность с подъемом солнца.
В солнечном свечении уже были предосенние желтизна и сдержанность. Однажды Сашка вдруг будто глубоко задумался, взял газету, но не подал ее покупателю, и она вывалилась у него из рук.
Потом он наклонил голову и зажмурил глаза. Возле глаз у него и по углам рта сморщилось; и вот уж слезы одна за другой побежали из-под век, завершая картину страшного, почти беззвучного рыдания. Люди в очереди уважительно ждали. Некоторые из постоянных Сашкиных клиентов в это утро так и не купили себе газету, уйдя поскорее. К дому Зотовых была прислонена красная суживающаяся крышка, сбоку от входной двери. Окраина как-то тревожно притихла, а может быть, так казалось каждому, что движения и звуки были траурно осторожными. Прошлой ночью лейтенант умер. В доме занимались похоронными приготовлениями. Возле тела сына вторые сутки, чуть покачиваясь, сидела мать…
Наконец газетчик вернулся к работе, надолго замкнутый и суровый. Был он добросовестен и молчалив. Поставив, тяжелую сумку на землю, он раскладывал вокруг товар и сидел посреди как самый важный уполномоченный Союзпечати. У него были острый глаз, цепкая память. На окраине он знал всех в лицо, помнил, кто что любит прочесть, и выглядел профессионально красивым и искусным, отработав солидные, но не замедленные действия. Ближе к осени инвалид оделся потеплее. Из приречья стали дуть ветры. Они направляли на город тучи, и столовая клеенка, которой он прикрывал товар от мимоходного летнего дождя, стала уже слабым средством. Газетчику построили вначале навес. Под ним поставили стол и стул. Затем построили полный киоск. Он заказал себе протезы. Культи были коротки и, не огрубев еще, болели так, что Сашка не мог сдержать слез. Но он упорно натирал защитные мозоли, падал, ругался и, опираясь на костыли, учился ходить.
Он работал и ожидал, а чего — и сам не мог понять. Застарелая тревога вдруг выражалась на его лице странно пристальным взглядом. Газетчик смотрел мимо прохожих, словно кого-то среди них искал, но никак не находил, смотрел по таинственному свойству вечной памяти: как без надежды, но с трепетом высматривают умерших мать, отца или друга. Однажды он увидел мать Павла Зотова. Надежда Андреевна шла на улице. Вслед ей оборачивались люди, а она была строга и спокойна. Но он слышал от людей про то, что мать Павла не спит по ночам, встает с постели и что-то все ходит, ходит, приблизится к окну, потом снова отойдет, достанет тяжелую от орденов гимнастерку и смотрит на нее…
Прошло время. Самодельную платформу газетчика сменила инвалидная коляска с рычагами для работы рук, с надувными шинами и ступенькой под протезы. Потом ему дали машину с ручными переключениями. А еще раньше на окраине снесли ларек. Рядом построили новый дом. Перед домом оборудовали детскую площадку. Стали расти еще дома, занимая места частных домиков. И чем дальше уходила в историю война, тем многолюдней и значительней становилась окраина Григорьевска. И вот она уже представляла широкую площадь, выстланную асфальтом, оживленную современными зданиями, зелеными посадками и цветником, а с одной стороны оставили вид на луга и синий горизонт, и оттуда воздух собирался, как из родника.