Ветер изменил направление. На мостике ему препятствовал барьер, а матросов он обрабатывал как наждак, их лица были напухшие и багровые. Часы показывали половину шестнадцатого, а уж свет сделался мутным. Рулевому пришлось зажечь на компасе электричество, и Саша повернул рубильник и включил ходовые огни. Свет в окружении парохода померк, и резче выделилась белизна штормовых гребней, обледеневшие предметы залоснились. Волны бомбардировали судно; соленая изморось, орошала лица. Скоро капитан перевел ручку машинного телеграфа на «малый ход».
Боцман собирался покинуть мостик, но задерживался, шагал взад-вперед и глядел в деревянный настил колючим взглядом. Завершив это целенаправленное перемещение по мостику и выдерживая независимый тон, он произнес:
— Значит, неплохой оказался человек…
Слова эти ни к кому не обращались и, прозвучали полувопросом самому себе, но боцману явно не было все равно, отзовется на его слова капитан или нет.
С палубы пришел вахтенный матрос и сообщил очередной замер воды в колодцах. Лед по обшивке наветренного борта стал массивнее; судно приобрело постоянный крен, и матросы в обледеневших одеждах и обуви скользили по палубе. Капитан отослал матросов переодеться; скалывать лед вышли подвахтенные из машинной команды.
— Да, неплохой, — Беридзе опустил бинокль, потер носовым платком линзы; стал опять всматриваться в горизонт, что-то по-грузински пробормотал и этими своими действиями как бы заявил, что о Володе сказал все — реальная обстановка требовала внимания, капитан сосредоточился в наблюдении за морем.
За ним поднял бинокль штурман, взволнованно фантазируя, что пароход совершает рейс в составе военизированного каравана и караван подстерегают немецкие лодки. Миг — и в борт ударила торпеда, взорвалась, и в воздух ринулись обломки и огневые брызги, в черном дыму только пятнами было видно светлое небо, а в этих пятнах парил пепел, и воздух, сжатый взрывом, закупорил рот. Глянув за борт, он вздрогнул и отпрянул, так что плеснувшая снизу вода не успела достигнуть его лица, только обдала козырек фуражки. Он не тотчас сообразил, что лишь бессознательно разыгрывает про себя эту сцену: покидает борт и оказывается в ледяной воде — перевоплощение было короткое, но полное, он ощутил жгучий холод и испытал отчаяние, наконец увидел английский корабль и одновременно с капитаном ухватился за поданный с корабля линь… Руки теряли чувствительность, глаза слепили радужные круги, и кровь в висках гулко пульсировала, когда он мысленно произнес: «Если ты не сделаешь этого теперь, то не сделаешь никогда», — повернул лицо к ослабевшему капитану и, прерывисто дыша, подхватил капитана одной рукой, а другой закрепил на его запястье линь — на это только и хватило сил…
Саша пришел в себя, провел ладонью по лбу — лоб был в испарине. Быстро темнело. Капитан включил прожектор. Длинный луч заскользил по поверхности моря до самого горизонта и снова погас. Судно двинулось еще медленнее. С тех пор как приглушилась работа машины, стали сдержаннее и звуки, производимые людьми.