Жена Ксения смеялась и говорила:
— Пой не пой, а все равно больше не получишь.
Вспомнив теперь обо всем этом, Егор усмехнулся про себя и стал собираться. Он надел на голову летнюю шляпу, раскрыл дверь и, точно выброшенный из квартиры громко звучавшей танцевальной музыкой, спустился по лестнице, выйдя из подъезда, на минуту задержался возле своего дома, глубоко вздохнул и стал слушать, как радиола, поставленная где-то на подоконник, играет военную песню, до слез волнующую, создающую наплыв воспоминаний:
Жаль было Егору, когда эту песню заглушила другая радиола, из которой внезапно рявкнул заграничный ансамбль.
Стемнело. Некоторые окна засветились. Перед подъездом сидели на лавочке две старухи. Егор Осипович им поклонился.
Он вышел на улицу, которая была хорошо освещена и не по-вечернему многолюдна. Звуки движения автотранспорта, разговоры и неожиданно вырывающиеся откуда-то радиопередачи соединялись в странную ненавязчивую какофонию. Крылов медленно шел и переполнялся не горечью, но скорбью. Встречавшиеся ему по дороге фронтовики, украшенные орденами и медалями, напоминали Егору Осиповичу боевых друзей-товарищей. Он начал высматривать среди них людей, похожих на бойцов его орудийного расчета. Если вон того, приземистого, кряжистого и несколько кривоногого, одеть в солдатскую одежду военных лет, то он будет похож на наводчика Гайнатуллина. А вот высокий и статный — вылитый старший сержант Рудаков. Правда, лица не видно — идет спиной к Крылову; у него нет одной руки, и рукав пиджака заправлен в карман. Третий, костлявый, удивительно подвижный и веселый, то и дело оборачивающийся к своим приятелям и что-то им рассказывающий, — точно заряжающий Семен Игнатьев… Печаль теребила Егору Осиповичу душу, вкрадчиво сдавливала горло, и словно мал ему становился воротник рубахи, казалось, слишком туго затянут галстук, и слезы щекотали в носу и застилали глаза. «Твой дружок в бурьяне неживой лежит… Выстрел грянет — твой дружок в бурьяне…»
«Эх!..» — вздыхал Крылов, тряся головой.
Парни и девушки в отличие от седых степенных фронтовиков вели себя на улице шумно. Глядя на них, Егор Осипович стал думать: хорошо, что все эти молодые люди ничем не омрачены, веселы и бойки, сыты и модно одеты. Стало быть, не зря гибли его друзья-товарищи. Он где-то слышал, будто во время войны каждую секунду погибал один человек: на счет «раз» — Гайнатуллин, на счет «два» — Игнатьев, на «три» — Рудаков, и теперь мысленно, с чувством грустного превосходства повторял: «Так-то, ребятки! Так-то, мои хорошие!..» Ему посчастливилось остаться в живых, но ведь и он не так уж мало сделал, чтобы нынче беспечно гуляла молодежь и по ночам сохранялась тишина…
Выпитое вино все же давало себя знать, Егор Осипович будто не шел, а парил на воздушном шаре, подвешенный в пространстве. Он мыслил сумбурно, хотя не помышлял совершить легкомысленный поступок. «Нужен я тут кому или нет?» — подумал он, глядя на молодежь, снующую в электрическом свете; затем снова потеплел душой, переполнился печалью и желанием рассказать про войну.
«Эх, ребятки вы, ребятки!..»
— Гуляем? — приветливо сказал он, поравнявшись с одной юной парой, и повторил с улыбкой, когда парень и девушка удивленно посмотрели на него, на его награды: — Гуляем? Вечерок, конечно, добрый. В такую погоду нужно погулять. Грех дома сидеть…
Парень был в толстой, видимо, ручной вязки, шерстяной безрукавке, надетой поверх темной сорочки, и в потертых джинсах. Его детское лицо выражало самоуверенность. На шее у него висела цепочка с медальоном, черневшим на распахнутой груди. Длинные белокурые волосы были ему по плечи. Узкие джинсы обтягивали молодого человека, и он двигался точно выхоленный бульдог. Девушка, привлекавшая не красотой, но свежестью, которая, к сожалению, с годами исчезает, была тоже в джинсах, но, в отличие от своего приятеля, тонка и стройна. Она обеими руками держалась за его опущенную руку и переступала с ноги на ногу.
— Теперь что не гулять! — продолжал Егор Осипович, видя, что они в ответ тоже улыбаются. — Ни жарко ни холодно! Вот когда была война!.. Хотите верьте, хотите нет, а я четыре танка из орудия подбил!
Они стесненно помолчали, затем девушка спросила:
— Прямо вот вы? Один?
— А кто же? Я самый, — важно отвечал Егор Осипович. — Не глядите на меня, что я такой щуплый.
— Как же вы их один подбили?