— Здравствуйте.
Так я впервые повстречался с Надей и сразу почувствовал желание вместе с приветствием сказать ей что-нибудь еще. Тем более что девушка не только охотно ответила мне, но и начала выжидающе смотреть на меня, положив на колени книгу, которую до того держала перед глазами.
Стояла очень теплая погода, и Надя была одета в ситцевое платье. Ее волосы были гладко причесаны и заплетены в толстую длинную косу, что нынче мы по нашему недомыслию считаем признаком несовременности. Она продолжала смотреть на меня, ее губы чуть поджимались, а глаза сощуривались. Я подошел и произнес:
— Извините, если я вам помешал. Меня зовут Иван. Фамилия Круглов. Я художник. Мне понравилось это место, и я хотел его написать.
— А я Надя Гаврилова. Математик. Учусь в аспирантуре, а на пруду каждый день отдыхаю. Вы мне нисколько не мешаете.
Она протянула тонкую, но, судя по энергичному пожатию, довольно развитую физически руку, и мы поздоровались, будто старые знакомые.
Я спросил, не страшно ли ей здесь одной. Надя улыбнулась и ответила, что не страшно. Во-первых, ее дом совсем рядом, неподалеку от парка, во-вторых, пруд только кажется таким безлюдным — на самом деле его нередко посещают отдыхающие. Потом она, обращая мое внимание на плохо заметную за деревьями дорожку, добавила, что сюда ее в определенное время дня привозит из дома мать.
Мы, как иногда бывает, сразу начали разговаривать легко и доверительно. С первых же ее слов я ощутил, что ей одинаково чужды и позирование, и болезненная мнительность, что она вполне философски относится к своему положению и, не сбрасывая его со счетов, во всем остальном чувствует себя нормальным человеком. Перебросившись с ней еще несколькими дружескими фразами, я извинился и вновь отошел. Увлекшись, я долгое время молча действовал кистью; наконец меня опять потянуло к этой девушке, я стал закрывать этюдник, но Надя попросила показать ей мою работу.
Она внимательно посмотрела ее и заметила, что у меня хорошо получились и деревья, и участок пруда между ними, и солнечное освещение, но пейзаж мало походит на натуру, он какой-то не совсем здешний. Я объяснил, что, главным образом, стремлюсь передать собственное настроение, а многие детали придумываю на ходу, в зависимости от того, что чувствую. Она меня прекрасно поняла и даже подтвердила мои слова собственными познаниями в этой области, которые у нее имелись благодаря любознательности.
— Вы были на войне? — спросила она, откровенно и с бессознательным женским сочувствием разглядывая шрам у меня на правой половине лба — след осколка, нанесшего мне касательное ранение, но едва не убившего меня наповал.
— Да, пришлось побывать. — Я поставил закрытый этюдник возле ее коляски и, присев на него, достал из кармана бывшие тогда в употреблении папиросы «Пушка».
— А в нашем городе с каких пор?
— Я здесь родился, — ответил я, попыхивая дымом. — Отсюда ушел на войну. Вы-то сами давно здесь проживаете?
— Давно, — ответила она в свою очередь. — Всю жизнь. Я тоже здесь родилась.
Мы с ней посмотрели друг на друга и одновременно улыбнулись.
— Что вы станете делать с этюдом? — поинтересовалась она.
Я подумал и ответил:
— Не знаю. Там будет видно. Сделаю побольше эскизов и, наверное, возьмусь писать картину. Общая идея ясна, а как ее выразить, пока не вижу. Что-то такое мелькает в подсознании, но форма еще не сложилась.
— Что это за идея?
— Вам интересно?
— Да.
— Хорошо. Постараюсь сформулировать.
— Постарайтесь.
Помешкав, я сказал:
— Пожалуй, ее можно назвать идеей моего слияния с природой. Это, конечно, не очень правильно и довольно узко. Я хочу выразить через пейзаж то, что счастлив жить на земле, и вместе с тем то, что меня печалит сознание неминуемой смерти. Кроме того, мне бы хотелось напомнить всем, кто будет смотреть мою картину, что потеря одного из нас восполнится рождением другого и общий баланс жизни сохранится. В конечном итоге — древняя мысль о разумности и цветения и увядания при торжестве жизни над смертью. Я чувствую, что говорю полукнижно, полукосноязычно, а как сказать по-другому, не придумаю.
Видимо, я говорил еще и увлеченно, потому что Надя слушала меня с большим интересом, а когда я остановился, серьезно заметила:
— Конечно, это очень важно, то, что вы хотите выразить. Только бы у вас получилось.
— Рано или поздно получится, — сказал я и, стараясь перевести разговор, дружески спросил: — А как ваша математика? Что нового вы собираетесь в ней открыть?