— Отдохни, Ваня. Никуда от тебя твои картинки не денутся.
— Не волнуйся, — ответил я ей, поднимаясь из-за стола. — Я чувствую себя отлично. Клянусь тебе. Я еще никогда так хорошо себя не чувствовал…
Сегодня утром я сразу двинулся по городу целенаправленно и скоро уже приближался к пруду, к тому месту, где в прошлый раз мы встретились с Надей.
Моя новая знакомая была тут и опять занималась математикой, заглядывая в открытый учебник и делая карандашом выписки в толстую тетрадь. Утро было еще раннее, исключительно погожее. На траве блестела роса, мои ботинки об нее сразу увлажнились. Пруд застыл в совершенной неподвижности, так чарующей заядлых рыболовов, по воде расходились мягкие круги оттого, что гуляла рыба. Кувшинки у противоположного, освещенного солнцем берега были свежи. Между камышами нынче сидел мужчина в шляпе и черном пиджаке, закинув в воду пару удочек.
Я увидел, что Наде приятно было мое появление. Она перестала заниматься. Мы встретились так, будто никогда не расставались, что, в общем, между малознакомыми людьми случается нередко, важно только, чтобы люди сразу нашли общий язык. То, что составляло обаяние этой девушки, легче было почувствовать сердцем, чем перечислить словами. При очевидных ее достоинствах в характере Нади имелось еще что-то притягательное лично для меня. Поблескивая глазами, она сказала:
— Если бы вы вместе с этюдником захватили удочку, я бы с удовольствием половила рыбу.
У меня с довоенного времени сохранилась удочка. Правда, теперь я ею пользовался от случая к случаю и сейчас не помнил, была ли она в исправности. Тем не менее я с готовностью предложил Наде:
— Хотите, я сбегаю за удочкой? Я тоже живу не очень далеко отсюда. Через полчаса вернусь.
— Хочу, — ответила она, и я, оставив возле ее коляски этюдник, торопливым шагом направился домой. Удочку я нашел в чулане, и она оказалась вполне исправной. Я взял еще стеклянную банку для рыбешек, немного хлеба для наживы и примерно через полчаса опять был возле Нади.
Я свез девушку поближе к воде и поставил коляску поустойчивее. Надя ловко закинула удочку, и мы вместе начали следить за поплавком. На хлеб рыба не клевала, тогда я не поленился сбегать и попросить у рыболова на противоположном берегу несколько червяков. Мы вновь стали удить, а заодно негромко разговаривать.
— Что вы будете сегодня писать? — спросила она.
Я ответил:
— Похожу по берегу, Выберу что-нибудь. Тут полно отличных пейзажей. А свет просто сказочный, даже как будто овеществленный, что-то вроде золотистого газа.
— Напишите вон того рыболова.
— Нет, не хочу.
— Он вам не нравится?
— По правде говоря, нет. У меня он создает настроение благополучия. Я-то ведь ищу совсем другое. На рыбака мне жаль сил и времени.
— А у меня он вызывает другое чувство. Наверное, человек провоевал всю войну, чудом остался жив и теперь заслуженно отдыхает. Может быть, даже забыл про рыбу и думает о своих погибших товарищах.
— Нет, Надя, не уговаривайте. Рыбака я писать не буду. Вот что. Вы половите пока без меня. Я, пожалуй, отойду куда-нибудь и поработаю. А то через час-другой освещение изменится, перестанет быть таким мягким. Если я вам буду нужен, крикните.
— Хорошо, — сказала девушка.
— Только не сердитесь, — сказал я, от неловкости деланно смеясь. — Честное слово, прямо руки чешутся. Свет уж больно хорош.
— Да за что же мне на вас сердиться? Конечно, идите. Не беспокойтесь обо мне.
Я поднял этюдник за ремень и побрел по берегу. Удалившись от Нади и выбрав вид поинтереснее, я принялся писать новый этюд. В панораму, с которой я писал, опять входил участок пруда, только в ином ракурсе.
Участок этот с моего берега окаймляли верхушки кленов, а с противоположного — деревья в полный рост. Попали и несколько кувшинок и оживили пейзаж. Солнцу еще часа три не хватало до зенита. Его сияющий диск на моем этюде неплотно заслонялся ветвями и листьями кленов. По положению солнца, по тому, как направлялись на воду лучи, и по оттенку света можно было определить, какое приблизительно время дня. Наконец я вспомнил о Наде и пошел справиться об ее рыболовных успехах. Она, между прочим, выудила карасика длиной с ладонь и пустила его плавать в банку, которую я наполнил водой и поставил возле коляски. Поудив еще немного в моем присутствии, девушка произнесла:
— Отвезите меня, пожалуйста, назад и, если можно, покажите, что вы сегодня написали.
Я показал ей этюд. Посмотрев его, Надя заметила, что новая моя работа интереснее предыдущей, и я с ней был согласен, потому что трудился сегодня с истинным вдохновением, плененный чудесным утром.