Пассажиры, не все понимая, с любопытством посматривали на молодых людей. Кэт неожиданно закусила губу, побледнела, сорвалась с места и кинулась на перрон. Было видно, что она вбежала в электричку как раз перед тем, как двери закрылись.
— Дай я подержу Колю, — сказал он молодой матери, от волнения переходя на «ты».
Она безропотно передала ему ребенка, отвернулась и стала вытирать глаза.
— Я провожу тебя до места, — сказал Петухов. — Но у меня нет денег. Время у меня есть. Времени сколько угодно.
— Хорошо, — прошептала Аня, всхлипывая.
Повести
Венька
Четверо ребятишек росло у Чикуновых. Старшего звали Вениамином; к началу войны ему исполнилось десять лет. Были еще два мальчугана и девочка. Плохо, неспокойно жилось им при отце, а теперь, когда мать, получив на отца похоронку, начала куда-то уходить из дому, детям стало еще хуже.
Братцы были совсем малы: ползали еще под стол, а одного мать пока не отняла от груди. Девочка помнила отца, но чуть-чуть. Вениамин родителя не почитал и при случае всем говорил, что никакой отец ему не нужен. Но он любил свою мать, хотя разозлился бы, наверное, услышь, что такое чувство называется «горячей сыновней любовью». Но так в действительности было: любил и жалел, несмотря ни на что…
Удивительная была у Вениамина мать. С каким-то особым, незлобивым характером. Прибьет ее, к примеру, отец, вытрет она слезы и смеется как дурочка. И что Вениамина сильно удивляло, всегда оправдывала она отца:
— Постарше он меня, вот и ревнует. Лиха еще много хватил, без родителей вырос. На мне, знаешь, как чудно́ женился? В домработницах я жила у одних, малограмотная, деревенская, тоже сирота. Хозяин потихоньку от своей жены меня домогался, любви, значит, просил. Вот я раз и пожаловалась твоему отцу, он к ним трубы ходил чинить.
— Ну и что? — поинтересовался Вениамин.
— А защитил. Потом увел и женился. Хоть ты, говорит хозяину, и пупок какой-то там, а ноздри я тебе вполне могу вывернуть наизнанку.
— Чего ж он женился, когда старый?
Мать снова посмеялась, затем произнесла строго:
— Он не очень старый. Не твое, в общем, дело, сынок.
В отношениях между родителями нелегко было разобраться. Думал Вениамин, морщил лоб, даже заболела голова. Впрочем, поступки папаши говорили сами за себя, и тот не заслуживал уважения сына. При неприличных семейных сценах Вениамин кидался на отца как маленькая собачонка. Он защищал мать и свое благополучие в семье. Отца же отвергал…
Отец был чудаковат. В чем-то даже смешной. Двигался будто с аршином внутри, выражался длительно и нудно. А временами становился жалок. Он клял себя и унижал, ударяя кулаком в грудь; затем этот кулак использовал для расправы, и случалось, задевал мать сильнее обычного, так что у нее оставались жаркие фиолетовые синяки под глазами. Рука у отца была тяжелая, двинуть он мог как следует и мужику, хотя ростом был невелик. В последнее время он очень исхудал, высох лицом, ходил небритый, глаза выражали душевную грубость и подозрительность. Подвыпивший отец стремился побить старшего мальчишку, только мать вставала на защиту. «Вырасту, стану сильный, вот тогда и убью его», — думал Вениамин. А отец накануне войны удалился куда-то, что, по мнению мальчишки, было очень даже неплохо. Уйти-то он ушел, но продолжал наведываться, являлся замотанный мятым шарфом, в руке держал хозяйственную сумку.
«Я дознание пришел провести», — объявлял он угрюмо. «Уходи, откуда явился», — отвечала мать, не оборачиваясь, занятая какими-нибудь хозяйственными делами. «Дознание хочу снять, — повторял отец. — Бить я тебя больше не имею права, поскольку удалился и полагаю, что ты мне уже не жена, а дознание по закону могу провести». — «Ну?» — спрашивала мать, смеясь и вскидывая брови. «Этот вот чей?» — и отец направлял палец в сторону Вениамина. «Твой». — «А эти?» — «Твои, твои они! Детишки все твои!» — «Нет, не мои никто. У моих должны быть уши большие», — и отец собирался уйти, а на пороге завещал: «Замуж, Нюшка, не выходи. Худа бы не было… С моей стороны». — «Замуж — нет, — улыбалась мать. — Накушалась… Я лучше просто так. Молодая я и красивая. На меня и парнишки заглядываются». — «Ты… ничего, — заключал отец. — Мягкая… Может, не будешь больше от меня убегать? Я колотить тогда перестану… А племя тебе не даст гулять, — успокоился он. — Большое племя ты произвела. Только не серди меня».
— За что он тебя лупил? — допытывался Вениамин.