— Да не горят, проклятые!
— Может, отсырели?..
— Отсыреешь тут!
Ганси с облегчением вздохнул. Может, пронесет, не загорится? «Слава богу»,—думает он, хоть вслух сказать не отваживается. Иначе что подумал бы о нем Франци? Высмеял бы его с головы до ног.
Франци перепробовал уже почти все спички. Вдруг одна зашипела. Огонь вцепился в бумагу цементного мешка. Вмиг все воспламенилось, загорелось все, что было здесь бумажного.
Вся куча при этом начала дымить. Дерево и картон оказались
отсыревшими.
— Ой, как противно чадит! — закашлялся Ганси и зажал нос.
Франци хотел что-нибудь предпринять, затоптать огонь ногами, но у
него ничего не вышло.
— Так еще сильнее дымит!
— Надо бы его погасить! — кричит Ганси, и у него начинается новый приступ кашля.
Густой чад наполняет весь подвал.
Франци тоже закашлял.
— Вода нужна, вода! — задыхается он.
Они выбежали наружу. Оба не на шутку испугались, что загорится весь дом.
Во дворе обернулись, глядят — дым валит из окон подвала.
Франци нашел пустую жестяную банку из-под селедки.
— Как пить дать, оторвем мы каменщиков от обеда, —говорит Ганси.
— Не разговаривай давай, лучше ищи, чем зачерпнуть воды! — накричал на него Франци, потому что Ганси стоял как вкопанный и пялился на окна подвала.
Тут он тоже схватил какую-то баночку из-под кефира и вслед за Франци зачерпнул воды из грязной лужи.
Они побежали назад в подвал и выплеснули воду в огонь.
Нет слов, чтобы описать дым, наполнивший подвал. Ганси закашлялся пуще прежнего. Франци закашлялся пуще прежнего. Хотели выбежать наружу, да не могут найти выход.
Вдруг слышат, кто-то ругается:
— Щенята негодные, ах негодные щенята!
Чья-то рука схватила Ганси за шиворот и выволокла его из подвала.
Оба мальчишки стоят и трут слезящиеся глаза.
Если это не дым выжал из них слезы, то, значит, дурацкое положение, в котором они оказались.
Перед ними стояли два дяденьки в синих рабочих комбинезонах.
— Вы чьи будете? — закричал один на Франци.
Другой побежал с полной банкой песка в подвал. Он хотел затушить огонь как следует, чтоб уже ничего не опасаться.
Ганси весь дрожал.
Франци громко плакал.
— Радльмайер. Радльмайер Франци,—с трудом выговорил он, заикаясь.
— А, маленький Радльмайер, ну-ну,—сказал дяденька, который как раз вернулся из подвала с банкой из-под песка.
Потом они отправились все вместе к матери Франци.
«Герра Радльмайера, слава богу, нет дома»,— подумал Ганси. Сейчас он предпочел бы не встречаться с полицией.
Но и без нее не особенно приятно.
Дяденьки все рассказали фрау Радльмайер. И фрау Радльмайер сильно рассердилась. Она стала ругаться и сейчас же позвонила домой к Ганси и все им там рассказала...
С этого дня редко когда увидишь Ганси на стройке.
Время от времени — а вернее сказать, то и дело — Ганси помогает маме на скотном дворе. Частенько находится для него работа и на поле: сгребать сено, копать картошку и много чего еще. Работа, слава богу, есть всегда. Но чаще всего папа говорит Ганси:
— Делай-ка лучше как следует уроки, для меня это куда важнее!
А для Ганси, честно говоря, в тысячу раз лучше было бы работать в поле на скотном дворе, чем сидеть с этими противными уроками.
Но что поделаешь!
Если запустить уроки, будет сердиться учитель. А когда сердится учитель, то сердится и папа. А когда сердится папа, то, того и гляди, примется ругаться мама... и что начнется потом, того не вынести вообще: потом они примутся контролировать все его школьные дела. Шагу ему не дадут ступить без проверки. Нет уж, спасибо!
Если бы у Ганси было кому пожаловаться на все его беды! Иногда ведь бывает просто невмоготу. Или было бы у него дело, в которое никто бы не совался без его, Ганси Грубера, разрешения. Ни учитель герр Доблер, ни папа, ни мама. Дело, которое принадлежало бы ему одному. И касалось бы его одного — и никого больше.
— Папа, ну почему бы мне не завести собаку?
— Об этом не может быть и речи! — Все время один и тот же папин ответ.
А маму и спрашивать нечего.
— Раз папа не разрешает...
Тут никакие доводы не помогут. Никакое красноречие.
— Но ведь у нас же много места, папа!
— Нет, я сказал. И всё. И кончено. И хватит об этом.
— Ведь не обязательно овчарку или бернара. Хватило бы таксы, малюсенькой таксы!
— Нет, Ганси, будь благоразумным, оставь эту тему вообще.
— Ну почему! Ну ты какой, папа!
И раз уж Ганси никак не хочет примириться, папа объяснил ему, почему он против:
— Ты должен понимать, она ведь все время будет бегать в лес, будет гонять зайцев и маленьких косуль, фазанов и куропаток, если только мы не будем держать ее на цепи. И если егерь заметит собаку на этом браконьерстве, он ее пристрелит, этого ты хочешь? Или ты хочешь посадить ее на цепь —тебе не будет ее жалко?