— Что бы это могло случиться?
— Может, несчастный случай на стройке?
— Может, сердечный приступ у какой-нибудь старушки?
Сколько детей — столько предположений, и всем любопытно, что же случилось на самом деле. И Ганси тоже. Не так уж часто бывает, чтобы «неотложная помощь» приезжала в Ренценбах. Для этого надо, чтобы произошло что-то чрезвычайное.
Про машину «неотложки» разговору было, пока не вышли из автобуса. И пожалуй, хватило разговору и на остаток пути до дома. Может, осталось разговору и на обед, на кнедли с квашеной капустой, на суп с лапшой и
шоколадный пудинг, на оладьи и грушевый компот — смотря по тому, у кого что было на обед в разных домах Ренценбаха.
И только у Ганси дома вряд ли говорили о несчастном случае...
Во дворе стояла машина «неотложной помощи». Мужчины в белых халатах как раз закрывали дверцы. Мама садилась в машину, она уезжала с ни* в больницу.
Что-то случилось с папой! Ганси заплакал. Папу он так и не увидел. Что могло произойти? У Ганси все мысли перемешались. Папа может умереть. Что случилось? Никогда Ганси —ни сном ни духом —не подумал бы, что «неотложка» мчалась в Ренценбах из-за его папы.
Зашла соседка, фрау Фрейлингер. Она прошла с Ганси на кухню. Яблочный рулет все еще пекся в духовке. Пахло горелым, все было в чаду. Фрау Фрейлингер вынула яблочный рулет из духовки и ножом выскоблила горклое из формы.
— Можно наделать из этого угольных брикетов,—хотела она приободрить Ганси.
Но Ганси не хотел приободряться.
— Что с ним, что могло случиться? — спрашивал он.
Фрау Фрейлингер вытряхнула горелый рулет в мусорное ведро, рассказывая при этом Ганси все, что знала. Совсем немного:
— Папа лежал во дворе рядом с «бульдогом». Без сознания. И врач «неотложки» сказал, что дело плохо.
Больше ничего нельзя было узнать от соседки.
Она оставалась с Ганси до тех пор, пока не пришла тетя Хильда, же! дяди Манфреда.
Ганси не знал, что ему думать. Он ничего не мог делать, вот ведь ка: Совершенно ничего! Только ждать. Но мама не возвращалась.
И папа тоже не возвращался.
Вечером пришел дядя Манфред. Он был в больнице, но не принес никаких новостей. Они сидела за столом и играли в «ничего, всё обойдется». Но это у них плохо получалось. Никто не был уверен: ни тетя Хильда, ни дядя Манфред, ни Ганси. В одиннадцать часов вечера у Ганси стали слипатьс глаза, и тетя Хильда отнесла его в постель.
В эту ночь Ганси снились плохие сны, худшие сны в его жизни. Будто папа подходит к нему и говорит: «Ганси, братец, я должен сейчас идти, жаль, правда, но так должно быть, не принимай уж так близко к сердцу и...
Вдруг Ганси встрепенулся. Стукнула входная дверь. Мама?
Он выпрыгнул из постели, побежал на кухню —так и есть, мама.
— Что с папой? — кричит Ганси ей навстречу.
— Все обошлось, Ганси! У него оказалось сильное сердце, сказал доктор и он выздоровеет! Можешь спокойно идти спать.
Остаток ночи Ганси проспал глубоко и крепко.
На другой день ему не нужно было идти в школу.
— Навестим папу в больнице,—сказала мама.
Ганси рад безумно. Он бы сегодня выдержал все, что угодно, только не докучливые расспросы в школе. Все собрались бы вокруг него толпой и замучили бы его расспросами.
За завтраком тетя Хильда рассказывала маме, какие болезни пережила она сама и как она однажды чуть не умерла.
— Уж я знаю это, Мааре, я все это понимаю, поверь мне!
Мама отвечала «да, да», но было видно, что она совсем не слушает, что в мыслях у нее совсем другое.
Потом дядя Манфред и тетя Хильда поехали домой, а Ганси с мамой — в город, в больницу.
Папа уже сидел в постели. Он выглядел еще пока слабым, но уже шутил с Ганси.
— Ну и чудная штука, скажу я тебе, эта машина «несложной помощи»! Вот вещь! Разве я мог когда-нибудь мечтать, что смогу на ней прокатиться! Жалко, что я ничего оттуда не прихватил с собой...
— Потому что в это чудное мгновенье ты, должно быть, валялся в ней без сознания, чучело ты гороховое! —смеялась мама.
У Ганси гора с плеч свалилась.
— Главное, что ты снова встал, правда, папа? — говорил он.
Через неделю папа вышел из больницы. Ядохимикаты он теперь должен обходить стороной за версту.
— Вот бы никогда не поверил, что это такое опасное средство и что из-за него можно схлопотать такую петрушку с сердцем,—сказал он.
И когда дядя Манфред приходит в гости и ругается на ядовитые опрыскивания, которые применяют крестьяне, то папа их тоже ругает в один голос с ним:
— Правильно, Манфред, черт бы их побрал, все эти яды!
— Видишь, Каре, я тебе всегда это говорил! — подчеркивает дядя Манфред.
— Но и одеколон твой пусть бы он тоже побрал, этот черт,— нарывается папа на ссору. Он трижды чихает, якобы из-за одеколона дяди Манфреда, и для виду зажимает нос.
— Ну, эти будут задирать друг друга, покуда живы,—ворчит мама.
— Что, что со мной будет? — переспросил Ганси. Ему послышалось его имя (потому что «задирать» звучит по-немецки «гансельн»).
— Я сказала, тебя будут звать Ганси, покуда ты жив,—засмеялась мама.
Так что эта история обошлась благополучно. Васильки, маки, лебеда, полынь и все прочие растения, которые люди называют сорняками и бурьяном, снова водворились на полях крестьянского хозяйства Груаба.
— Все же это лучше, чем если бы они выросли на моей могиле,— полагает папа Г анси.
Как это?..
Что понесла корова Роза?..
Не всё сразу. Давайте по порядку.
Мама, папа и Ганси стоят в дверях хлева.
— Я думаю, Роза не станет затягивать,—сказала мама папе.
Ганси глуповато взглянул на них и ничего не понял.
— Что не станет затягивать Роза, мама?
— А ты на нее посмотри внимательнее, на Розу,—вмешался папа.
Роза, красно-пегая корова, помещается как раз у самой двери. Когда входишь
дишь в хлев, в первую очередь видишь Розу.
Ганси посмотрел на корову внимательно. Но ничего такого особенного не бросилось ему в глаза.
Тут ему помогла мама:
— Видишь, какой у нее большой живот! Знаешь, Ганси, там у нее внутри маленький теленочек, вот мы и ждем его. Скоро он запросится наружу, когда в животе матери ему станет мало места.
— И правда! —Тут Ганси и сам это заметил. Такого большого живота Розы прежде не было. Она теперь толще всех остальных коров в хлеву! Bpяд ли это от корма. Корма всем коровам поровну дают...
— Да, а как это так бывает? — спросил Ганси.—Как такой большой теленок попал Розе в живот?
Теперь он хочет знать все доподлинно. Ему интересно.
— А помнишь, тут был один человек,— говорит папа,— ты еще сам тогда сказал, что это новый ветеринар...
Ганси вспомнил.
— Но что он такое сделал?
— Это было осеменение, понимаешь? — сказал папа.
— Что такое осеменение? — Ганси ничего не понял, ровным счетом ничего.
Но мама, кажется, лучше осведомлена.
— Он впрыснул корове Розе в живот семя. И семя потом росло и росло внутри Розы, в ее животе... И теперь теленок скоро станет уже такой большой, что ему понадобится выбраться наружу, потому что там ему боль нет места, негде повернуться. И когда он выходит наружу, то говорят: появился на свет, понял?
Ганси понял. Но ему вся эта история кажется смешной. Послушаешь, так прямо как в сказке. А сказка ведь, всем ясно, неправда. Поэтому Г анси должен еще кое-что уточнить:
— Э, мама, а ведь у людей дети получаются по-другому, а? — спросил он.
Мама смеется:
— Да уж, пожалуй. Немного по-другому. Но это я объясню тебе в другой раз. Сначала я должна управиться тут по хозяйству.
Вот так всегда! Всегда, когда он хочет что-нибудь узнать, ни у кого не находится времени! Ганси соображает, кого бы еще расспросить. Но никто не приходит ему на ум.