— Могила Розмыслова, — пояснили Борису всезнающие моряки.
Да, полтора столетия назад, в 1771 году, положили в эту мерзлую землю Федора Розмыслова, первого исследователя Новой Земли. С каких же времен идут сюда, на первозданный и жестокий этот Север, русские люди?.. С чем идут, на чем идут, зачем идут? Сколько здесь безымянных, не отмеченных никакими крестами могил, давно сглаженных ветром, снегом, льдом! Неистребима же в человеке эта тяга к нехоженому…
Вот и обсерватория Маточкина Шара — в семнадцати километрах от выхода в Карское море. На крутом берегу чернело довольно унылое одноэтажное барачное строение, два склада, банька, какой-то киоск моссельпромовского типа, оказавшийся магнитным павильоном, чуть подальше — радиостанция.
После совершенно безлюдных берегов пролива этот поселок в три-четыре дома производил внушительное впечатление. Особенно радиомачты — эффектное сооружение. Два мощных ствола, поднятые на высоту в 60 метров. Паутина стальных тросов, крепивших мачты, и вовсе придавала им какой-то фантастический вид.
«Как поднимали эдакую махину?» — думалось каждому, впервые видевшему эту радиостанцию.
Все тут для Чухновского внове — зимовщики, салютующие на берегу из винтовок и револьверов, их первый официальный визит на корабль, когда они сверкали улыбками, белоснежными сорочками и беспощадно выскобленными подбородками, всеобщий аврал разгрузки «Ноева ковчега», рельсы крохотной узкоколейки, по которой толкали наверх небольшую платформу с грузом….
Едва бросили якорь — начались штормовые ветры. Пережидать некогда, уж пора начинать ледовую разведку. Всеобщими усилиями на плоскодонке-барже переправили самолет со всеми принадлежностями на берег, на маленькую ровную площадку рядом с радиостанцией. Здесь и собирали. Конечно, все было сложно: поставить и закрепить крылья, невероятно парусящие на таком ветру, ввинтить крепящие штопоры в землю, покрытую галькой, подвесить самолет на семиметровых треногах, чтобы собрать шасси. Ветер каждые два-три часа менял направление и дул с новой силой.
Но как бы то ни было, а что-то вроде праздника переживали новоземельцы, все, кто собрался там в эти дни. Авиация шагнула в Заполярье! Самолет приходил на помощь топографам и промысловикам, гидрографам и капитанам. «Все мы находимся в приподнятом состоянии», — отметил Пинегин в своем дневнике.
21 августа, воспользовавшись непродолжительным затишьем, Чухновский взлетел, чтобы испытать машину. Испытывал час. Все бы хорошо, если бы не бил вал мотора. В полевых условиях такой дефект не устранишь, пришлось летать на том, что есть. Все обошлось благополучно. Правда, когда вернулись в Ленинград и Чухновский снова поднялся на своем «юнкерсе», мотор проработал ровно час и вышел из строя.
Над Новой Землей этим летом Борис совершил 12 полетов, пробыв в воздухе тринадцать часов. Летал с механиком, сотрудниками экспедиции: Н. Евгеновым, И. Бялокозом, Н. Пинегиным. Вел ледовую разведку, помогая судам Карской экспедиции, проверял правильность нанесения береговой линии на карты, искал и находил в море отмели, опасные для судов (их хорошо видно с высоты).
Быстро и очень органично вошел Чухновский в новые для себя условия деятельности. Сказалось, должно быть, все, что он приобрел за семь лет работы в морской авиации, и многое другое, к чему его готовила жизнь. Научился предугадывать изменения погоды. Сумел найти в ее непостоянстве даже кое-какие плюсы. Если здесь снег, туман, ураганный ветер, за ближайшим мысом, всего в нескольких километрах отсюда, погода может оказаться совсем другой. Иди туда.
Запомнился один из последних полетов.
5 сентября Чухновский с Санаужаком поднялись после четырех часов дня при очень свежем ветре и низких кучевых облаках. Нужно было от обсерватории проливом пройти до выхода в Баренцево море (это километров 80) и помочь там ледовой разведкой судам Карской экспедиции. Итак, направились на запад. Выше 200–300 метров не поднимешься: облака. Сильный встречный ветер чуть ли не наполовину срезает скорость. Машину здорово болтает.
Миновали мыс Заворотный — середину пролива. Болтанка еще сильнее, штурвал прямо-таки вырывает из рук. А впереди горы, покрытые темной, синей-синей тучей. И красиво, и зловеще. Через три-четыре минуты, над мысом Журавлева, самолет врезается в стену густого снега. Борис сразу ослеп: мгновенно залепило очки. Сорвал очки. Все равно ни впереди, ни внизу ничего не видно. Не размышляя, автоматически развернулся и лег на обратный курс. Ветер стал попутным, скорость сразу подскочила, и самолет тут же оказался над мысом Заворотным. Полоса снега осталась позади, но она вот-вот настигнет…