Борис разворачивается вновь против ветра и ведет гидроплан на посадку в пролив. Сели нормально. Не сбавляя оборотов, пилот ведет аппарат к берегу. Но они очень круты здесь и почти отвесно уходят в воду. А крепкий боковой ветер несет машину на скалы.
— Готовь штормовой! — кричит Борис механику.
Тот изготовился бросать штормовой якорь. В этот момент летчик увидел небольшой плес, образованный ручьем, сбегающим с гор.
Машина направлена к плесу. Берег быстро приближается, но обороты еще нельзя сбрасывать. Ветер такой, что заносит хвост и разворачивает самолет. Только в двух метрах от берега Чухновский выключает мотор. Гидроплан по инерции пересекает плес, поплавки благополучно минуют камни, и машина почти выскакивает на берег.
Санаужак не проявляет никаких эмоций — он безгранично верит в своего пилота.
Полоса снегопада добралась и сюда, и, когда Борис с Оскаром спрыгнули на землю, их буквально завалило снегом.
— Будем ждать погоды и прилива. Пока что сообразим костер, — решает командир.
Плавника оказалось мало. Пошли вдоль берега. Прошагали километров пять, пока собрали две добрые охапки на костер.
Съели по банке мясных консервов, напились горячей воды со сгущенным молоком. Чухновский занялся определением времени прилива. По его расчетам получалось, что самолет удастся столкнуть на воду или в пять утра, или в 17 часов.
В полночь, закусив галетами с молоком, забрались на свои сиденья и, накрывшись брезентом, задремали.
Поднялись около пяти. С трудом выкарабкались из-под брезента — на нем образовалась корка льда. Было не до смеху, а то бы повеселились, глядя друг на друга. Так окоченели, так затекли руки и ноги, что с трудом сгибались и разгибались.
О полете нечего и думать. Ветер по-прежнему крепок, а снег валит так, что в полусотне метров ничего не видно. Пришлось еще раз отправиться за плавником.
К четырем часам дня палками, руками, ногами прорыли, проковыряли канавки от поплавков до воды — к этому времени прилив был почти полным, — столкнули самолет на воду и поднялись. И пора: продукты кончились. Погода стала значительно лучше, ветер стих, снег прекратился.
Через двадцать минут гидроплан уже опускался у западного берега, близ судов.
В то лето погода баловала очень редко. Но если она удавалась, полеты были незабываемы. Не переставала изумлять прозрачность воздуха и идеальная видимость. Однажды, совершая полет с Пинегиным, с высоты в тысячу метров они видели гребни гор у полуострова Адмиралтейства. А ведь это за 130 километров! Об этом полете Пинегин писал: «…мы легли на обратный курс… Самолет шел спокойно, без бросков, мотор работал мягко, равномерно гоня в лицо мощную струю холодноватого воздуха. Сжимая веки от ветра, я смотрел в сторону земли. Кругом— белый простор. Хотя мотор ревел с обычной силой, казалось, что кругом тишина. В эту минуту повернулся ко мне пилот. Я видел на лице его улыбку. Впоследствии я спросил его, что она означала.
— Быть может, — заметил я, — на моем лице прочли вы телячий восторг перед красотой давно привычных вам картин?
— Нет, я подумал о странности человеческих ощущений, — сказал мне летчик. — Я просто чувствовал себя в ту минуту чудесно. Мне показалось, что прочел я и на вашем лице выражение счастливого покоя. И улыбнулся мысли: человек, несясь в урагане, может ощущать покой…»
В начале октября Чухновский вернулся в Ленинград.
Почти без перерыва началась подготовка к полетам на Севере в будущем году. Теперь уже ни у кого не оставалось сомнений в необходимости возможно более полного использования авиации в Арктике. С учетом приобретенного опыта намечались новые обширные планы. Летать нужно парой самолетов, считал Чухновский. Полеты в одиночку неоправданно рискованны и слишком привязывают к базе. Самолеты должны иметь большую грузоподъемность, а их кабины необходимо оборудовать для экипажей, — ведь это жилой дом для пилотов. Летать обязательно с двухнедельным запасом продовольствия. При всем этом вес самолета не должен быть большим, чтобы экипаж (два человека) мог самостоятельно разворачивать и крепить его.
Изменчивость погоды на Карском море не может, полагал пилот, служить серьезным препятствием нормальной работе авиации: где-то береговая полоса и не закрыта снегом, туманом или дождем. Изрезанность берегов — хорошо защищенные бухты и заливы — дает возможность всегда найти защиту от непогоды.
Решили до Новой Земли добираться по воздуху.
Через дорогу больших ветров
В 1925 году предстоял дальний арктический перелет Ленинград — Петрозаводск — Архангельск — Новая Земля.