— Тогда оставь.
Она растерялась и спросила едва слышно:
— Что? Господи, вы его заберете?
— Цыпа, ты новости смотрела?
— Это что, социологический опрос?! Где вас так разговаривать учили вообще?
Евгений немного помолчал.
— Волонтеров не учат, — сухо и раздраженно сказал он. — Они сами вызываются и делают так, чтобы учёные цыпочки не попали в беду. Уж извини, если говорю не так, как тебе нравится, но по-другому не умею.
Вера смутилась.
— 5-го в 17:30, - повторил Евгений. — Третий причал. Паспорт, полис.
— Да отстаньте вы со своим…
Но Евгений уже отключился, и звучали гудки.
Вера в раздражении уставилась на сотовый, на мертвеца. До чего же опрятно выглядел мужчина: белая рубашка, красно-синий галстук, коричневые брюки, туфли, носки. В стороне грязным сугробом лежали вязаный свитер и пиджак — того же кофейно-клетчатого окраса. Одежда мужчине удивительно шла, будто ее шили на заказ.
Вера не понимала, что случилось с веселым незнакомцем. Приступ? Инсульт? Слишком много выпил?
Впрочем, какая разница.
— Мои глубочайшие извинения, — Вера показала левой рукой на правую. — Ну не мне же, в самом деле…
Вера в нерешительности пошла к лестнице и оглянулась только на втором пролете — где в нише волноотбойной стены приютилась скамейка. Почему мужчина сел на песок? Вера решила, что он спускался с набережной, откуда не заметил лавку. Да и наверняка окосел от выпивки.
— Не ваше это дело, Вера Павловна, да-да.
Вера сидела на кровати прямо в одежде. Она начала снимать шарф, да так и забыла, начала снимать рюкзак и опять забыла — все потому, что включила телевизор. Там по всем каналам крутили одно и то же: причал с птичьего полета, со стороны города, с паромов. Снова и снова наезжали скорые, полиция, кто-то рыдал. Мелькали тела, размытые пикселями; кровь в темно-бордовых лужах.
«… давки на шестом причале погибло сорок семь и тяжело пострадали сто девять человек… благодаря оперативному руководству главврача 4 горбольницы Германа Миновича Неизвестного удалось свести число жертв до минимума… Главным управлением МЧС России по Архангельской области принято решение о введении в Северо-Стрелецке режима чрезвычайного положения с 10:00…»
Вере стало дурно. Она побрела на кухню и заварила чай, но уже через минуту о нем забыла: представила день пятого октября, когда потянется очередь на последний паром. Что случится там?
Мысли то и дело возвращались к Герману, который проявил себя в такой непростой ситуации, и Вера почувствовала неподдельную гордость. Воскресила в уме его лицо, которое за последнее время слегка подернулось рябью и размылось. Выглядел Герман лет на сорок: подтянутый мужчина с уверенными чертами. На лбу и в углах губ наметились морщины, смотрел он пристально, холодно, с прищуром. В минуты радости на щеках проступали ямочки, но глаза не улыбались никогда — точно у фокусника, который отвлекал зрителя, пока проворачивал трюк. Вера годами размышляла, что за трюк Герман проворачивал с ней, но так и не поняла.
Она закурила, улыбнулась воспоминаниям — вот, вот оно! Будто секунду назад Герман входил в ее больничную палату и предлагал операцию! — и не выдержала, позвонила.
— Говори.
Округло и сухо, будто Герман не дышал ей в лицо горячим воздухом и не вдавливал ее тело своим в потные простыни.
— Ты заходил?
Вера снова против воли улыбнулась, но тут же уголки губ потянуло вниз — в динамике раздалось бесцветное «нет».
— Не заходил? Ну ты чего?
Ее обдало холодом, вспомнились слова старика-соседа. Если не Герман, то?.. Кто?
— Я не помню, где ты живешь, — Герман помолчал. — Что с рукой? Ты делала физиотерапию?
Вера ничего не понимала. Она бездумно подняла «насадку» и с трудом, со скрипом натянутой перчатки сжала чужие пальцы.
— Вера?
Мужчина лет сорока искал ее. Мужчина лет сорока.
— Вера?!
— Физиотерапия? Я… да, мне надо бежать, да-да. Я рада была слышать твой голос.
Вера зажмурилась и сбросила вызов.
Да, Герман пришивал эту руку — все нервы, сосуды и связки, — но иногда казалось, что судьба трансплантата волнует его больше, чем судьба хозяйки. А кем бы он стал без Веры, без ее изуродованного тела? Никому не известным докторишкой из никому не известного городка. Ни интервью по CNN, ни оборудования, ни поста главврача — ни-че-го. Мелкая серая жизнь.
В который раз вспомнилось, что тогда, в больнице, Вера и не думала ложиться на операцию. Хотелось увидеть снова Германа, не больше, а он пришел бы только, если бы она согласилась. Ну и — да, да! — она, конечно, согласилась. Совершила детскую глупость, поддалась на обаяние, на ледяной германовский магнетизм, и теперь цена этой «детской» глупости мертвым грузом висела на правом плече.