А вот как Тимур вошел в семью Климента Ефремовича. Перед своей кончиной Михаил Васильевич Фрунзе, первый советский Наркомвоенмор, завещал, чтобы Климент Ефремович Ворошилов позаботился о его семье, воспитал его детей настоящими патриотами своей Родины. Когда Тимур и Таня остались сиротами, К. Е. Ворошилов обратился в ЦК ВКП(б) с письмом, в котором просил передать ему детей М. В. Фрунзе на воспитание. Эта просьба была удовлетворена. Так в 1931 году дети М. В. Фрунзе вошли в дом Климента Ефремовича.
Со временем Тимур окончил 2-ю Московскую артиллерийскую спецшколу. Но затем по зову сердца поступил в военное авиационное училище летчиков — знаменитую Качу. Здесь его близкими друзьями стали братья Степан и Владимир Микояны, тоже курсанты-качинцы. Вместе учились летному мастерству, обретали надежные крылья.
«Эх, Климент Ефремович, если бы я только мог описать Вам, какое у меня было ощущение, когда я в первый раз поднялся в воздух, — восторженно сообщал в одном из своих курсантских писем Тимур. — Какая уж там артиллерия! Теперь я уже имею 2 часа 44 минуты налета (с инструктором, конечно). Инструктор у нас замечательный — лейтенант Коршунов, он окончил Качу отличником и имеет уже три выпуска. Вот только обидно до смерти: самый разгар полетов, а завтра проклятый выходной день! А летать убийственно хочется!»
Через два с половиной месяца после начала войны лейтенант Т. М. Фрунзе, с отличием окончив училище, отбыл в боевую авиационную часть.
Климент Ефремович вспоминал, что перед самой отправкой на фронт они вместе с Тимуром посетили в Куйбышеве музей М. В. Фрунзе. И здесь он обратил внимание своего молодого питомца на тот факт, что Михаил Васильевич начал славный путь коммуниста в девятнадцать лет. А он, Тимур, в эти же годы встал на путь военного летчика.
Вскоре лейтенант Т. М. Фрунзе прибыл в 161-й истребительный авиаполк, который входил в Московскую зону ПВО. Начались первые боевые вылеты.
Затем их полк перебазировался на Северо-Западный фронт, где обстановка в то время была особенно тяжелой. Но перед отправкой на новое место произошло следующее: по распоряжению какого-то «доброжелателя» Тимура захотели было оставить под Москвой, в другом полку. Возмущенный такой «заботой», лейтенант срочно едет к К. Е. Ворошилову и просит его вмешаться, оградить от ненужной опеки. Доказывает, что под Москвой сейчас уже легче, а там, на Северо-Западном….
И Климент Ефремович удовлетворил просьбу своего воспитанника. Тимур вместе с боевыми друзьями отбыл на Северо-Западный фронт.
И снова вылеты, жаркие воздушные схватки. На счету лейтенанта Фрунзе уже не один сбитый фашистский стервятник. Но 19 января 1942 года отважный истребитель, сын легендарного советского военачальника, геройски погиб в неравном бою. Жертвуя собой, Тимур до последнего патрона защищал жизнь своего ведущего, своего командира.
Здесь хотелось бы сказать и о том, что Климент Ефремович очень тепло отзывался о дочери М. В. Фрунзе — Татьяне Михайловне Фрунзе и ее муже Анатолии Георгиевиче Павлове. Он высоко ценил их трудолюбие и скромность.
Во время боев за Мгу (дело было уже после прорыва блокады Ленинграда) Климент Ефремович Ворошилов в сопровождении генерала К. А. Мерецкова прибыл на КП одной из вырвавшихся вперед наших дивизий. Но едва он успел выслушать доклад комдива, как неподалеку вспыхнула ожесточенная стрельба. Выяснилось, что в район КП прорвалась группа фашистских автоматчиков, которых поддерживали самоходные орудия.
Вот как вспоминал впоследствии об этом неприятном эпизоде Кирилл Афанасьевич Мерецков:
«…Связываюсь по телефону с 7-й гвардейской танковой бригадой и приказываю прислать на выручку танки. Комбриг докладывает, что все боевые машины выполняют задание, налицо один танковый взвод, да и тот после боя не в полном составе. Делать нечего. Пока пара танков мчится к КП, организуем круговую оборону подручными средствами… Минут пятнадцать отбивались. Но вот показались наши танки. Сразу же бойцы поднялись в атаку, следуя за танками, смяли фашистов и отбросили на полкилометра, а потом подоспевшая пехота завершила разгром прорвавшейся вражеской группы. Когда стрельба улеглась, в блиндаж вошел танкист, весь в копоти, и доложил: «Товарищ генерал армии, ваше приказание выполнено. Прорвавшийся противник разгромлен и отброшен!» Ворошилов вгляделся в танкиста и воскликнул — Кирилл Афанасьевич, да ведь это твой сын! Климент Ефремович видел моего сына еще до войны и теперь сразу узнал его. Лейтенант Владимир Мерецков командовал танковым взводом в 7-й гвардейской танковой бригаде…Помню, на вопрос К. Е. Ворошилова: «Этот сын — твой единственный?» — я ответил: «Все бойцы тут дети мои», — но внутренне гордился сыном, тем, что в свои 18 лет он честно и верно служит Родине».
Кстати, Климент Ефремович тоже всегда помнил о том грозном моменте на КП дивизии и был искренне благодарен отцу и сыну Мерецковым за боевую выручку.
К. Е. Ворошилов вообще никогда не забывал доброго к себе отношения или дружеской поддержки в трудную минуту. Старался и сам в любом случае прийти на помощь к тем людям, которые в ней нуждались, подбодрить человека хотя бы словом участия. В этой связи вспоминаю такой случай. 20 января 1943 года генерал И. И. Федюнинский выехал в район рощи «Круглая» для уточнения обстановки на месте. И получил там довольно серьезное ранение. После первой же перевязки его по настоянию К. Е. Ворошилова отправили в деревню Горка, в госпиталь, где находился уже тогда известный хирург А. А. Вишневский.
А через несколько дней, освободившись на время от забот, Климент Ефремович решил навестить раненого генерала. Как вспоминал потом сам Иван Иванович Федюнинский, маршал, поздоровавшись, начал первым делом снимать с него «легкую стружку»:
— Осторожнее бы вам надо, Иван Иванович! И вообще, слишком уж часто бываете под огнем. И иной раз без особой надобности. Так можно ведь и голову потерять. Учтите это на будущее.
— Но, товарищ маршал, вы ведь тоже частенько находитесь там, где стреляют, — напомнил Федюнинский.
— Ну, я — другое дело, — улыбнулся Ворошилов. И добавил: — Но ведь и то не в передовых траншеях. А вы…
Как опять-таки вспоминал позднее генерал И. И. Федюнинский, сам факт приезда к нему маршала, представителя Ставки, его дружеское «снятие стружки» были для него своего рода бальзамом на раны.
Долго, очень долго терзали гитлеровцы осажденный город на Неве. Они сжимали его тисками голода, калечили беспрерывными бомбежками и артиллерийскими обстрелами, желая обескровить Ленинград, сломить волю его защитников. Командующий группой немецко-фашистских армий «Север» генерал-фельдмаршал фон Кюхлер настойчиво требовал от командующего 18-й армией генерал-полковника Линдемана во что бы то ни стало удержать шлиссельбургский выступ, чтобы иметь возможность продолжать блокаду Ленинграда и впредь доставать огнем своих орудий наши коммуникации по Ладожскому озеру. Не раз врагу казалось, что город вот-вот падет. Гитлер, к примеру, самоуверенно заявлял: «Немецкие гренадеры, прошедшие с победой все расстояние от Восточной Пруссии до пригородов Ленинграда, найдут в себе силы пройти оставшийся десяток километров»[9]
Но этим надеждам не суждено было сбыться. За семь дней ожесточенных, кровопролитнейших боев в январе войска Ленинградского и Волховского фронтов прорвали оборону врага, нанеся ему при этом огромный урон. Прорыв блокады явился переломным моментом в общей битве за Ленинград. Улучшилось положение города, Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота, появились новые возможности для тесного их взаимодействия с Волховским фронтом.
Да, прорыв блокады Ленинграда явился событием огромного военного, политического и экономического значения. Это был окончательный провал расчетов фашистского командования на удушение города на Неве, полной ликвидации Балтийского флота.