Курт надулся.
— Как же! Отец вечно ставит мне в пример своего зятя, воздавая ему такие похвалы, что только благодаря моей искренней любви к этому зятю, у меня еще не возникло к нему отвращения. Во время одной из таких головомоек я позволил себе сказать: «Артур прежде делал еще хуже, чем я. Он стал таким правильным только после женитьбы!» Тогда у папы и явилась мысль сделать меня таким же образцовым, женив на Альме. Что ж, я ничего не имею против Альмы, а в остальном буду брать пример с тебя и с Евгении. Вы вступили в брак, испытывая друг к другу полнейшее равнодушие, даже ненависть, а кончили романом, который продолжается до сих пор. Может быть, и нам посчастливится так же.
Артур не мог удержаться от насмешливой улыбки.
— В этом я сомневаюсь, милый Курт: ты совсем не создан быть героем романа, а главное, не всякая женщина похожа на Евгению.
Молодой барон громко засмеялся.
— Я так и ожидал услышать что-нибудь в этом роде. Сегодня утром, когда мы затронули эту тему, Евгения сказала точно таким же тоном: «Нельзя же ставить Артура на одну доску с другими мужчинами!» Право, ваш медовый месяц тянется слишком долго.
— Мы должны были отказаться от него вначале, а потерянное всегда стараются возместить с избытком… Неужели ты в самом деле не можешь еще остаться у нас?
— У меня отпуск только до вечера. Ведь я приехал в основном для того, чтобы предупредить вас о прибытии отца и братьев. До свидания, Артур!
Он вскочил на лошадь, кивнул еще раз зятю и ускакал. Артур хотел уже войти в дом, когда на террасе появился старый рудокоп.
— А, шихтмейстер Гартман! — ласково сказал Артур. — Вы ко мне?
Сняв шляпу, шихтмейстер почтительно подошел к хозяину.
— С вашего позволения, господин Берков. Я проходил мимо и видел, как вы провожали молодого барона. Тут мне пришло на ум поблагодарить вас за то, что вы произвели Лоренца в штейгеры. Это доставило нам большую радость.
— Лоренц так отлично работал последние годы, что вполне заслужил это место, да оно и необходимо ему, ведь семья его растет с каждым годом.
— Ну, на жену и детей ему хватает, — сказал добродушно шихтмейстер. — Спасибо Марте: она хорошо сделала, что поставила ему условие войти в мой дом, по крайней мере, я не одинок на старости лет и радуюсь их детям. Ведь, кроме него, у меня никого не осталось на белом свете.
При последних словах лицо старика омрачилось и на глаза навернулись слезы. Артур с состраданием посмотрел на него.
— Вы все еще не можете преодолеть своего горя, Гартман?
Шихтмейстер покачал головой.
— Не могу, господин Берков. Ведь он был у меня один, и, хотя я видел от него больше горя, чем радости, так как в последнее время с ним не было никакого сладу — он во всем хотел быть умнее меня, — забыть его я не могу. Милостивый Боже, надо же было тогда мне, старику, спастись, чтобы пережить это горе! Он унес с собой в могилу все мои радости.
— Вы не должны так говорить, Гартман! — сказал Артур с кротким упреком, — Разве Марта и ее муж не утешают вас?
Старик вздрогнул.
— Да, Марта! Она тоже не может забыть его, хотя у нее есть дети и муж, к тому же хороший муж. Вижу я, каково у нее иной раз на сердце. Бывают ведь такие люди, господин Берков, от которых ничего не видишь, кроме горя и обиды, и все-таки любишь их больше, чем хорошего и смирного человека. Таков был и мой Ульрих. Кем он являлся для товарищей до этого злосчастного бунта, вы сами знаете, и, хотя он сделал им мало хорошего, они до сих пор помнят его.
Старик отер слезы и, пожав протянутую ему руку Артура, тихо побрел домой. Евгения, появившаяся в дверях еще во время их разговора и не желавшая мешать им, подошла теперь к мужу.
— Что, Гартман все еще не может утешиться? — тихо спросила она. — Я никогда не думала, что он был так глубоко и страстно привязан к сыну.
Артур взглянул на удалявшегося старика.
— Я понимаю его, — сказал он. — Так же, как мне понятна и слепая привязанность к нему его товарищей. В личности этого человека было что-то могущественное, покоряющее. Если я, вынужденный бороться с ним, испытал это на себе, что же должны были чувствовать те, за кого он боролся? Кем мог бы стать Ульрих для окружающих, если бы иначе понимал свою задачу и не считал своим долгом ненавидеть и разрушать все существующее?
Молодая женщина с упреком взглянула на мужа.
— По-моему, он доказал нам, что мог не только ненавидеть. Он был твоим врагом, но, когда пришлось выбирать, он спас тебя и обрек себя на верную смерть.