В голосе молодого хозяина, несмотря на спокойствие, было что-то необычное, и по лицу Гартмана видно было, что он потрясен этими словами. Упрямый рудокоп, привыкший властвовать над равными себе и чувствовать оскорбительное высокомерие или плохо скрываемый страх стоящих выше него, понял, что хозяин ставит его так высоко, как никогда еще никто не ставил. Он хорошо знал, что Артур не стал бы так разговаривать ни с одним из своих рабочих, а может быть, и служащих, и что таким обращением он, Гартман, обязан исключительно себе. Хозяин говорил с ним, как с равным, о серьезном деле, от которого зависит обоюдное благо или несчастье обоих, и, вероятно, победил бы его, если бы не был Артуром Берковым. Гартман, с необузданной и страстной натурой, не мог быть справедливым к человеку, которого ненавидел всей душой.
— Нам трудно быть доверчивыми, — сказал он с горечью. — Ваш отец в течение многих лет старался истребить в нас это чувство, так что для его сына в наших сердцах не осталось ничего. Я верю вам, господин Берков, и понимаю, что вы сделали мне это предложение не из страха. Другому бы я не поверил, но вам верю. Но мы уже решили помочь себе сами и потому будем бороться до конца. Так или иначе выяснится, наконец, на чьей стороне правда.
— А как же ваши друзья? Или, может быть, вы хотите взять на себя все заботы, нужду, все несчастья, которые обрушатся на их головы вследствие такой «борьбы до конца»?
— Я не могу этого изменить! Все делается ради них!
— Нет, это делается не ради них, — твердо сказал Артур, — а единственно ради удовлетворения честолюбия их вожака, которому хотелось бы захватить власть в свои руки, чтобы сделаться потом еще большим деспотом, чем столь ненавистные ему господа. Если вы, Гартман, еще верите в свою так называемую миссию, то меня-то вы больше не обманете после того, как я увидел, что все, на что я соглашаюсь ради улучшения положения рудокопов, вы отвергаете как нечто маловажное, стремясь к одной цели, которую я хорошо понимаю. Вы хотите сделать меня и моих служащих бессильными и покорными решениям, какие вам будет угодно предписывать. Вы хотите, говоря от имени слепо повинующейся вам толпы, присвоить себе все права хозяина, а мне оставить только его имя и обязанности. Вот почему вы все ставите на карту. Уверяю вас, вы проиграете!
Такая речь была слишком смела, и Гартман, действительно, пришел в бешенство.
— Ну, если вы все это так хорошо знаете, господин Берков, то пусть будет так! Вы совершенно правы: речь идет не только о повышении заработной платы и безопасности шахт, чем могут довольствоваться только те, кто имеет семью и мучается, глядя на жену и детей. Более мужественные из нас хотят большего. Мы хотим сами управлять, хотим быть такими же полноправными хозяевами. Конечно, это не может понравиться людям, привыкшим к неограниченной власти, но теперь наша очередь! Мы, наконец, поняли, что нашими руками добывается все, чем пользуетесь только вы! Вы долго пользовались трудами наших рук, теперь пора вам испытать это на себе.
Слова эти произносились с такой запальчивостью, как будто каждое из них было оружием, способным нанести смертельный удар. Снова прорвалась вся необузданность Ульриха и ярость, которую он питал к целому сословию, излилась в эту минуту на стоявшего перед ним одного из представителей этого сословия. Положение последнего было довольно опасно, тем более что его противник, с раздувшимися на лбу жилами и сжатыми кулаками, готов был перейти от слов к делу.
Но Артур и глазом не моргнул, оставаясь на месте, — он стоял совсем рядом с Гартманом так же холодно и спокойно и своими большими глазами смотрел в упор на противника, как будто пытаясь взглядом укротить его.
— Я думаю, Гартман, вам придется пока оставить власть в тех руках, которые привыкли и могут управлять. Ведь этому надо учиться. Грубая сила только порождает смуты и разрушает, но создать нового не может. Попробуйте один управлять всем на здешних рудниках без ненавистного вам элемента, который дает направление вашим рукам, приводит в движение машины и одушевляет все дело. Постарайтесь в этом отношении стать на один уровень с нами — и вам не откажут в равноправии. Сейчас же вы можете со своей стороны надавить только массой. Но ведь это не обеспечит вам господства.
Ульрих хотел ответить, но волнение душило его. Артур бросил взгляд на лес, который все больше и больше темнел, и повернулся, чтобы уйти.
— Если бы я знал, что все мои старания примириться будут напрасны, я не начал бы этого разговора. Я предлагал вам мир и пребывание на рудниках. На такую жертву едва ли кто согласился бы, да и мне нелегко было решиться на это. Вы с ненавистью и насмешкой отвергли то и другое. Вы хотите быть моим врагом, ну и будьте, тогда уже и возьмите на себя ответственность за все, что случится. Я тщетно пытался предотвратить это. До чего бы не дошла теперь эта борьба, между нами все кончено.