— Ты, старуха, плохо стала видеть, — рассердился Тастак-бай. — Поженим Погда-паша — на всю жизнь верным рабом будет. Не поженим — самого страшного врага наживем. Он нас всю жизнь, как свои пять пальцев, знает.
Тане возразить было нечего. Тастак-бай пошел учить молодежь, как пользоваться арканом.
Весь улус готовился к тою: гнали самогонку, варили пиво. Все вышло так, как и рассчитывал Тастак-бай. Мултыгаша захватили врасплох. Ийванчы свалили арканом с ног. Самого Карам-бая связали по рукам и ногам. Целый день шли веселые разговоры о похищении.
Зато невесел был Погда-паш.
— Ну, как невеста? — спрашивал хозяин.
— Кусается. В руках палка.
— Баба! — рассердился Тастак-бай.
А сегодня Погда-паш и вовсе расстроился.
— Вчера была палка, нынче нож. Если бы не крепкий замок — убежала бы. Всю ночь меня мучила: сидит у порога с ножом и не подпускает. Еще убьет проклятая девка. Надо отобрать нож.
— Баба! — еще раз сказал Тастак-бай и пошел к Аксинье сам. — Завтра той, а ты ничего с девкой сделать не можешь? Я что ли за тебя буду?
Вдвоем они легко обезоружили девушку и связали ей руки.
— Теперь справишься?
— Теперь справлюсь, — ухмыльнулся Погда-паш, провожая хозяина. Потом торопливо вернулся в амбар и плотно захлопнул за собой дверь.
<в книге отсутствует страница и соответственно часть текста>
то, что оно раскололось на мелкие куски и теперь их никогда уже не собрать вместе.
Но постепенно сознание возвращается к нему, и он отчетливо вспоминает последние минуты.
…Под вечер, как обычно, он и Зими сидели у шалаша, над обрывом. Сидели и разговаривали. Зими говорил, что ему совсем хорошо, что раны заживают, и через день-два они пойдут в Мыски, может быть и в большой город. Санан будет учиться, вступит в комсомол. Мальчик влюбленными глазами смотрел на своего друга и был счастлив, как никогда, в своей короткой, безрадостной жизни.
И вдруг этот выстрел. Зими упал, даже не охнув. Схватил рукой пучок травы да так и остался лежать со стиснутыми пальцами. На камни брызнула кровь.
А из кустов с торжествующим ревом выбегали люди. Санан узнал звериное лицо Гордея, еще двоих-троих бандитов, — он их видел у Тастак-бая. Но больше всего его поразили круглые, совиные глаза Карака. Так вот кто выдал Зими!
Санан подбежал к обрыву и кинулся вниз.
Мрас-су волнуется и стонет, тревожно кричат беркуты.
Откуда-то доносится печальная девичья песня. Голос знакомый. Наяву это или во сне? Наверное, во сне, потому что перед глазами вдруг запрыгали Гордей и Тастак-бай. Они говорят: «Снова наше время вернулось» и смеются. Но появляется Зими и они исчезают.
Потом Санан снова слышит грустную девичью песню и теряет сознание.
Очнулся он в юрте Ак-Сагала. Старик стоял перед ним с чашкой молока в руках. У очага, склонив головы, сидели Муколай и Ак-Салай.
Санан лежал на кошме. Под головой — подушка. Это было первый раз в его жизни, и наверное поэтому голова не так болела, как в лесу.
Когда он открыл глаза, старые друзья радостно заулыбались и склонились над его постелью. Они что-то говорили, но мальчик не слышал ни слова. Сам попытался что-то сказать и не смог. Он только понял, что жив, что лежит не в лесу, а в улусе.
— Как он сюда попал? Как его нашли верные друзья?
Но юрта неожиданно качнулась. В одну сторону, в другую. И поплыла куда-то вместе с Сананом. Перед глазами завертелись красные, синие, желтые круги…
…Десять дней и ночей пролежал Санан в забытьи. Десять дней и ночей он бредил. Чаще всего разговаривал с Зими.
Однажды Зими появился с незнакомым человеком. Но мальчик догадался: Ленин. В шалаше над обрывом он много слышал о нем.
Иногда появлялись Гордей, Тастак-бай или Карам-бай. Толстый Тастак-бай летал вокруг мальчика и стрекотал, как сорока. Карам-бай на глазах обрастал шерстью и превращался в какого-то огромного зверя.
Что происходило в это время в юрте, он не видел и не слышал. Только однажды, очнувшись на мгновение, расслышал несколько слов: «Аксинью так и не нашли. Наверно, утолилась». Санан вспомнил девичью песню в лесу над Мрас-су и хотел сказать: «Жива Аксинья». Но не успел.
Ак-Сагал почти не отходил от больного. Частенько забегали в юрту Ак-Салай и Муколай. Они тихо садились у очага, шепотом расспрашивали старика, качали головами и так же тихо уходили. Друзья были уверены, что мальчик не выживет.