Я боюсь, что Сергей с Леонидом затеяли какое-то грязное дело. Байскому выродку невыгодно выпускать Санана из своих рук.
— И как я не заметила, когда он выскользнул из дому!
— Ну, теперь об этом говорить поздно. Надо принимать какие-то меры.
— Ехать в Мыски? — спросила девушка.
— Да. И немедленно. Но кого послать? Я сейчас отсюда уехать не могу. Пока я здесь, Санан, сравнительно, в безопасности. А без меня…
Брат и сестра обменялись понимающими взглядами, и Тоня поднялась из-за стола. Через несколько минут Михаил помогал ей седлать коня.
12
Напевая песню, старый кайчи сказал бы: «Когда у Тастак-бая спина у окна — живот у двери; когда живот у двери — спина у окна». И он был бы почти прав. Тастак-баю самому казалось тесно в его просторных комнатах. Но он все-таки ходил взад и вперед — от окна к двери, от двери к окну.
Щеки его, похожие на щеки бурундука, набитые орехом или ягодой, лоснились от жира. Живот свисал к коленям. Однако ходил он быстро и легко. Он только что вернулся от брата, и радость выпирала из него, как тесто из квашни.
Сергей, правда, немножко пострадал, но что значат его раны по сравнению с радостью, которую испытывает Тастак-бай. Не сегодня — завтра Санана повезут в тюрьму, а по дороге… Сергей знает, что делает.
— Убит при попытке к бегству, — злорадно хихикая, повторяет Тастак-бай слова брата.
Однако, надо поделиться свежей новостью с Погда-пашем. Этот дурак, — недаром ему дали такое имечко[29] — наверное, не находит себе места. И поделом: стрелять в людей и не посмотреть потом — убиты они или ранены!.. Так может сделать только Погда-паш.
У Тастак-бая и сейчас пробегают мурашки по спине, когда он вспоминает, как под утро пришел к нему верный слуга и сообщил, что Санан ушел. Похоронил Максима и ушел…
Две ночи не спал после этого Тастак-бай. Две ночи обливался холодным потом… Как хорошо, что он догадался съездить к Сергею.
Толстяк облегченно вздыхает и приказывает заложить лошадь.
Пот градом катится и по лицу Погда-паша. Его холщевую рубашку хоть выжми. Усталый, он бросает топор к вороху наколотых поленьев и отходит в сторону. Отходит, спотыкаясь на каждом шагу. Перед глазами вертятся желтые, зеленые, красные круги, за ними скачут ульи, пни. Погда-паш заходит в омшанник, выпивает кружку медовухи, но не веселеет.
В последние дни его ничто не радует. Правда, живется ему хорошо. Тастак-бай, который раньше кормил его как худую собаку и даже бил, теперь кормит его мясом, медом, молоком, угощает медовухой. И разговаривает, как с близким, зовет любимым братом. Но что от этого пользы, если вон там, у Кара-тага в сыром песке лежит чуть закопанный труп Максима, да Санан снова бродит по тайге.
Куда уйти Погда-пашу от самого себя? Нет у него друзей. Все его презирают. Даже тихий старик Ак-Сагал обходит его стороной и смотрит исподлобья. Ак-Салай и Муколай не хотят смотреть в его сторону. А если б они знали, что он убил Максима!
Куда идти Погда-пашу? Как дальше жить?
Убийца готов был закричать от тоски, завыть страшно, по-волчьи. И он, пожалуй, завыл бы, если бы не заметил гнедого коня Тастак-бая. Хозяин был почему-то весел. Он улыбался во все лицо, слезая с дрожек.
— Развяжи мешок! — ласково приказал он батраку и стал раскладывать перед ним прямо на траве жареное мясо, пироги, булки, яйца. Из кармана достал бутылку спирта.
Погда-паш залпом осушил целую кружку и начал пьянеть. То ли от спирта, то ли от новости, которую привез хозяин:
— Санан будет лежать в могиле так же, как лежит Максим.
Тастак-бай не говорил, а пел медовым, сладким голосом:
— Теперь мы с тобой будем жить спокойно. Будем жить как братья. Я тебя все-таки женю…
Погда-паш уныло махнул рукой. Но хозяин как ни в чем не бывало продолжал:
— Одна ушла, другая не уйдет. Чем плоха Анютка, Корнеева дочка?
Он знал, на кого указать. Погда-паш на мгновение оживился. Но скоро опустил голову.
— Воровать больше не буду.
Тастак-бай всплеснул руками.
— Кто тебе говорит, что воровать? Теперь воровать нельзя. Новая власть не позволяет. Ты возьми вина, возьми беличьи шкурки, которые он принес. Скажи, что я его больше должником не считаю. И пригласи на завтра с Анютой на той. Понял? А там видно будет. Я сам твоим сватом буду.
Погда-паш впервые за эти дни улыбнулся.
Но той начался не так, как хотелось бы Тастак-баю.
Правда, Корней пришел. Пришла и Анюта. Но старик, даже выпив, твердил одно и то же: