И опять эта неприятная тишина. Тастак-бай не замечал ни пения птиц, ни журчанья реки. Природа не задевала его сердце.
— Эта скука, — повторяет он. И вдруг замечает старика, который с трудом поднимался по узенькой тропинке в гору.
У Тастак-бая даже щеки зарумянились.
— Эй, старик, спустись-ка сюда! Спустись!!
Старик медленно повернулся и, тяжело опираясь на палку, пошел обратно.
Тастак-бай выкатился на крыльцо.
Спустившись с горы, старик долго не мог отдышаться и охал, отирая пот рукавом холщевого шабыра.
— Зачем я понадобился тебе? — спросил он наконец.
— Как тебе не стыдно, — наставительно заметил Тастак-бай. — На голове седые волосы, сам на краю могилы, а людей уважать не научился: прошел около моего дома и не поздоровался. Эзен!
— Эзен, — повторил старик.
— Ну, теперь иди! — сказал Тастак-бай и вернулся в комнату.
Старик растерянно стоял на месте. Потом заплакал и пошел назад, останавливаясь через каждые пять-шесть шагов. Горячее солнце жгло его спину через тонкий шабыр.
А Тастак-бай сидел у окна и кричал вслед:
— Надоело мне на тебя смотреть, старик. Больно долго поднимаешься.
Чем бы еще развлечься? Или поспать? Но спать Тастак-бай не мог. Вертелся с боку на бок, кряхтел, сердился на котят… И только когда солнце пошло к закату, он оживился: сначала во дворе зашумели ребята, а затем, задыхаясь, вбежал старший сын Пасюк, и радостно соообщил:
— Папа! Вора поймали. Мальчишку. Хлеб украл.
Тяжелый обычно на подъем, Тастак-бай на этот раз легко вскочил на ноги и выбежал вслед за сыном. У высокого забора среди знакомых ребятишек он сразу же выделил жалкую фигуру Санана.
— Раздавлю чорта!
— Осторожно, изувечишь! — предупредила худенькая женщина, открывая ворота.
Это была жена Тастак-бая Таня, которая славилась огромными черными глазами и тонкой талией. Муж послушался, драться не стал, но сходил в амбар, принес оттуда веревку и привязал Санана к столбу. Полюбовался его испуганным, растерянным видом и ушел.
А ребятишки долго еще кружились вокруг Санана, плевались и дразнились.
Санан молчал, озираясь по сторонам, как волчонок, попавший в капкан.
Ребята разошлись по домам только вечером, когда стемнело. Никто и не подумал освободить Санана от веревок.
Мужчины проходили мимо него, отвернувшись, женщины вздыхали.
Мальчику становилось страшно, на освобождение он не надеялся. Знал, что по обычаю его продержат привязанным к столбу всю ночь, а может быть и больше.
Санан уже не чувствовал своего тела — ни ног, ни рук.
Ему казалось, что он висит в воздухе. Но страшнее всего была тишина, охватившая улус. Приближалась самая глухая пора — полночь. А полночь, как известно, — время злых духов. Вот-вот прилетят и начнут расправу с вором. Правда, он был очень голоден, второй день ничего не ел. Но кто его будет спрашивать, почему он украл. И к кому будут добрее духи — к нему или к Тастак-баю?
— Только бы скорее! Пусть казнят, если так надо. Может быть, это даже лучше будет. Зачем ему жить? Никто его не жалеет, ласки он не знает.
Долго ли он стоял — Санан не помнит. Наверное, было уж много за полночь, когда он увидел во дворе невысокую, тоненькую тень.
Мальчик похолодел. Но тень не торопилась — то появится, то спрячется, будто следит за ним; Санан закрыл глаза. И вдруг почувствовал, как постепенно освобождаются его руки, ноги и все тело от веревки.
— Скорее, Санан, — послышался детский голос, и кто-то повел его за ворота. Мальчик шел, спотыкаясь, ничего не сознавая и ни о чем больше не думая. Шел за тенью и сам себе казался тенью.
Так прошли они весь улус и оказались у какой-то незнакомой белой юрты. Тень сунула Санану в руки большой кусок хлеба и пропала. Только когда отворялась дверь и за ней на минуту показался горящий костер, Санан понял, что тень — это всего-навсего девочка с белым лицом и большими синими глазами.
Мальчик долго стоял в недоумении, а когда опомнился, прежде всего подумал, что у девочки такое же лицо, глаза и волосы, как у Зими. И от этого спасительница стала ему еще дороже. Ведь чем дальше, тем больше этот светлый человек казался ему вторым отцом. Отцом называли его и Макар, и Чабыс Муколай и другие бедняки. Но почему он никак не может его встретить.
Ах, какой он несчастный, Санан. Одни беды сыплются на его голову.
Мальчик вернулся ближе к улусу, лег под большим, развесистым кедром и заплакал.
— Вставай, парень! Слышишь?
Санан открыл глаза и увидел перед собой черного как жук мальчика с красивыми белыми зубами. Он насмешливо улыбался и приговаривал: