В середине трапезы к нам присоединились Виктор Федорович и Надежда Николаевна (как я предположил, они уходили на некое совещание с главой района, вернулись смурные; после предложения поесть депутат на постоянной основе как-то потерянно сжевал кусок пирога, Надежда Николаевна к еде не притронулась вовсе, лишь выпила кофе).
— Сегодня поздновато уже, — с усилием заговорил Виктор Федорович, — а завтра надо бы с кем-нибудь из мусульман встретиться, к Татьяне Петровне съездить. Ее мнение тоже важно.
— А кто это? — Я разомлел от двух рюмок коньяка, сытного пирога и в то же время был готов к новым подвигам.
— Заслуженная артистка республики, — тоже, как и Виктор Федорович, словно бы через силу отозвалась завуправлением культуры, — очень уважаемый у нас человек.
— Да, конечно. И… — Я сделал паузу, сомневаясь, стоит ли говорить, но все же решился. — И, для хотя бы внешней объективности, наверное, стоит с этой встретиться…
Виктор Федорович напружинился:
— С кем?
— Ну как ее… Кто здание строит.
— С Асият?! Зачем?
Я кашлянул, ругнул себя: “Полез с инициативой, кретин!” Тем более гендиректор еще намекал, для чего именно меня сюда отправляют… Но здравый смысл и какая-то до того дремавшая журналистская жилка убеждали, что услышать мнение второй стороны нужно…
— Понимаете, — стал объяснять, — вот выйдет материал, и если не будет в нем голоса того, с кем вы конфликтуете, его все воспримут как заказуху. А к заказухе и отношение соответствующее — отмахнутся, и всё. А так…
— Да ведь и так ясно, за кем правда! — перебил возмущенно депутат на постоянной основе. — Ведь…
— Подождите, — в свою очередь перебила Надежда Николаевна. — Это действительно разумно. Эффект будет не тот, если только одно мнение.
— Тем более, — получив поддержку, стал развивать мысль я, — при помощи ее же слов… Ну, Асият… Ее можно представить в таком свете, что любой поймет, кто прав, а кто нет.
— Ну да, — неохотно кивнул Виктор Федорович, — я понял. Только я к ней не пойду. Сами тогда уж как-нибудь. Покажу, где сидит…
До вечера я торчал в газете. Слушал продолжение горькой истории жизни редакторши, новые подробности тяжбы со стройкой, которые вспоминал Виктор Федорович. (Надежда Николаевна вскоре после обеда попрощалась и ушла.)
Это продолжалось долго; в итоге мне пришлось выказывать признаки утомления — тер глаза, вздыхал, возился на стуле, и депутат на постоянной основе отвез меня в мотель.
— Вы ужинайте, не стесняйтесь, — сказал на прощание, — и спиртное берите. Я утром расплачусь.
Особо роскошествовать я не стал — заказал шашлык “как вчера”, триста граммов водки, морса, салат из помидоров. Но ел и пил без аппетита — хотелось скорее лечь и уснуть.
И только стал плавно, как в лифте, погружаться в сон, заиграл мобильник. Это была Полина.
— Ты забыл обо мне? — без приветствия с сухой обидой спросила.
— Нет, не забыл… Привет.
— А почему не звонишь?
— Извини, дел полно. Весь день слушал о проблемах…
— Ты пьян?
— Да нет. Устал просто.
— Я же слышу, что ты пьяный. Значит, пить можно, а мне позвонить и уделить две минуты…
— Слушай! — Наверное, действительно из-за усталости, я прямо взбесился. — Я хочу спать. Я перегружен чужим дерьмом, которое в меня весь день вбивали! Завтра утром я позвоню.
Ткнул пальцем в кнопку с красной трубкой, а потом и вовсе выключил телефон.
Улегся, устроился удобно, но сон долго не шел. В голову сочились едкими струйками мысли о том, что с Полиной нужно как-то развязываться (уже сам голос ее меня раздражал), что вот есть же действительно классные девушки — в этой богом забытой Тарумовке. Тихие, скромные, услужливые… Казачки, наверно… И даже пьяная решимость появилась пойти, найти, где живет та, что покраснела, и посвататься… Так войти и сказать ее родителям: “Прошу руки вашей дочери”… Замечательные у нее щеки. А если их целовать, трогать, прижимать пальцами… И я стал мысленно готовить себя к подъему, представлял, как одеваюсь, чищу зубы, сбриваю щетину, хожу по улицам и ищу. И редкие ночные прохожие подсказывают, где ее двор, окно ее горницы… И эти фантазии подействовали благотворно — я сладко, по-детски как-то, уснул.
Что-то стал размахиваться — описываю во всех подробностях, вряд ли нужных, уместных. Хотя… Наверное, вопреки логике, которая диктует мне фиксировать череду своих личных бед, проблем, неприятностей и редких приятностей, я хочу показать людей, которым, по крайней мере тогда, было хуже, чем мне. Меня долбили ничтожные по меркам общества геморрои, а у них отнимали родину. Борьба за несколько десятков квадратных метров была лишь вершиной айсберга, и недаром с этой темы — со строительства на церковной территории — они постоянно сбивались на другое. На разрушенную свиноферму, громкоговорители на минаретах, на отъем должностей у русских… Многое уже забылось, мозг поспешил избавиться от этого, как от лишнего груза.