В стойбище было неспокойно, и Коравье был бы рад бывать подольше в стаде, если бы не Росмунта. Мивит и Арэнкав не отказались от намерения сделать Коравье главой стойбища. За уговорами следовали угрозы. Но оба приближенных покойного Локэ находились в растерянности, и это не ускользало от внимательных глаз Коравье. Дряхлый Эльгар не знал отдыха. Никогда еще в стойбище не обращались так часто к богам, чтобы советоваться с ними по каждому поводу.
Поднимаясь на вершины гор, пастухи видели черную ленту строящейся дороги, горящие вокруг нее костры, и уши их слышали гул машин.
Коравье сегодня собирался сходить в стойбище. Надо наломать дров для костра – нельзя оставлять Росмунту без очага. Правда, дрова это женское дело, но что поделать, если ей тяжело. Не станет же Коравье губить будущего сына из-за двух-трех вязанок. В других ярангах есть старшие женщины, а у них с Росмунтой никого, так что приходится ей помогать и, презрев мужское самолюбие, заниматься иногда женскими делами.
– Смотри, человек к нам идет, – сказал Инэнли, отрывая Коравье от мыслей о доме.
На склон карабкался человек, одетый в кухлянку. По тому, как он неуверенно ступал по каменистой осыпи, легко было догадаться – ему непривычны горы, окружившие долину Маленьких Зайчиков.
– Кто бы это мог быть? – задумчиво сказал Инэнли.
– Должно, опять из тех уговаривателей, которые к нам во время таяния снегов приезжали, – предположил Коравье.
– Что с ним делать?
– Все же он гость, – неуверенно произнес Коравье. – Может, ему нужна помощь?
– И что они хотят? – зло сказал Инэнли. – Мы их не трогаем, ну и пусть нас не трогают. Почему есть такие люди, которым не нравится жизнь других и они добиваются, чтобы обязательно было по-ихнему?
Праву подошел и приветливо улыбнулся, ожидая, что, по обычаю, пастухи будут приветствовать путника. Но пастухи молча переминались с ноги на ногу и посматривали друг на друга.
– Етти, – наконец нерешительно произнес Коравье.
– Тыетык, – ответил Праву. – Заблудился я.
– Мы тебе покажем дорогу, – с готовностью предложил Коравье. – Скажи, куда ты идешь.
– В стойбище Локэ.
– Куда? – переспросил Коравье.
– К нам он идет, – неприязненно сказал Инэнли. – Что тебе нужно в нашем стойбище? Почему ты не идешь туда, откуда пришел?
– Ого! – притворно удивился Праву. – Хороши обычаи в вашем стойбище. Не успели разглядеть гостя, как уже гоните!
Инэнли смутился и отошел в сторону, сердито уставившись в землю.
– Не обижайтесь на моего друга, – примирительно сказал Коравье. – Как тут по-другому встречать, когда все, кто к нам приходит, вмешиваются в нашу жизнь. Разве мы плохо живем?
– Я пришел к вам совсем не для того, чтобы вмешиваться и учить вас, как жить, – сказал Праву. – Наоборот, я хотел бы поучиться у вас и узнать вашу жизнь.
– Такому гостю в нашем стойбище будут рады, – солидно кивнул Коравье. – Мое имя Коравье.
– Я тебя знаю, – сказал Праву. – А меня зовут Праву.
– Откуда ты меня знаешь? – удивился Коравье.
– От брата Еттытегина. Он мне в письме написал, – сказав это, Праву спохватился: вряд ли Коравье представляет, что такое письмо. Но пастух, видимо, догадался. Приветливое выражение лица сменилось отчужденностью, и он сухо сказал:
– Я иду в стойбище. Можешь пойти со мной.
Шагая рядом с необычным гостем, Коравье удивленно размышлял, как это молодой парень Еттытегин, побывавший у него весной, сумел так быстро нанести на бумагу его имя? Ведь при Коравье он ничего такого подозрительного не делал.
– Брат мне писал, что ты гостеприимный человек, – сказал Праву.
Коравье понял намек и повел гостя в свою ярангу, которая стояла посреди стойбища.
Стараясь не привлекать к себе внимания, Праву не оглядывался, хотя чувствовал за спиной пытливые взгляды.
Пока Росмунта готовила еду, Праву рассматривал ярангу и с удовлетворением отмечал про себя, что в ней нет ничего лишнего, чуждого подлинной чукотской архитектуре яранги. Жаль, что не взял фотоаппарат. Тут можно таких снимков наделать для «Атласа сибирских народностей»!..
– Хорошая у вас яранга, – сказал Праву, почувствовав неловкость оттого, что все время молчит и только глазеет по сторонам.
Коравье был польщен. Он сам своими руками выстроил ярангу, когда женился, и хотел, чтобы она выглядела не хуже, чем у других.
– Рэтэм почти новый, – сказал Коравье. – Еще не успел потемнеть от копоти, поэтому и в чоттагине светло.
– Хорошо живешь, – сказал Праву.
– Когда человек здоров и у него в яранге сытно, отчего не быть довольным жизнью? – кивнул в знак согласия Коравье.
Росмунта поставила кэмэны, наполненные вареной олениной. Мужчины придвинулись, Коравье вытащил нож. У Праву с собой был всего-навсего небольшой перочинный ножик с несколькими лезвиями. Но не сидеть же попусту перед аппетитными кусками вареного мяса. И он полез в карман.
– Какой интересный ножик! – восхитился Коравье, глядя, как Праву, в поисках подходящего лезвия, раскрывает складной нож.
– В Ленинграде купил, – похвастался Праву.
– Что ты сказал? – насторожился Коравье.
– Я назвал место, где приобрел этот нож, – пояснил Праву, кляня себя за неосторожность.
– Там делают такие ножи? – спросил Коравье.
Праву не сразу ответил. Он мучительно искал выход из неловкого положения, в какое сам себя поставил. Подцепив кусок еще теплого мяса, Праву захватил его губами и ловко отрезал. Пусть Коравье видит, что гость ест, как настоящий человек.
– Хочешь иметь такой ножик? – спросил Праву.
– А как же ты? – смутился и обрадовался Коравье. – Тогда в обмен возьми мой!
– Это тебе подарок.
Коравье не находил себе места от радости.
– Есть же умелые люди на свете! – приговаривал он, разглядывая ножик. – Сработать такую вещь, должно быть, нелегко! Смотри, Росмунта! Как красиво сделано. Роди сына, и я ему передам подарок Праву.
После еды Праву выразил желание пройтись но стойбищу. Коравье замялся.
– Разве нельзя? – спросил Праву.
– Ходить можно, но тебе будет плохо, – ответил Коравье. – В нашем стойбище не любят чужих людей. Никто не позовет тебя в ярангу.
– Ничего, – сказал Праву. – Пойдем так. Я хочу посмотреть, как люди живут.
Коравье и Праву шли вдоль ряда яранг. Берег слегка клонился к реке, и создавалось впечатление, будто яранги остановились в стремительном беге к воде. Ветер дул от реки, и дымки над крышами усиливали сходство. За стойбищем подъем становился круче и переходил в склон горы, кончающейся остроконечной вершиной, запутавшейся в облаках. Кольцо окрестных гор очерчивало горизонт – мир, в котором жили эти люди. Праву вспомнил далекое детское представление о видимом мире. Все, что находилась за линией смыка земли и неба, казалось ему нереальным, выдумкой взрослых людей. Это представление оказалось настолько сильным, что даже впоследствии он часто ловил себя на том, что испытывает какое-то внутреннее сопротивление, когда приходилось вообразить жизнь людей, находящихся за пределами видимого.
Входы в яранги были плотно занавешены лоскутами старого рэтэма. На улице ни души. Если бы не дымки над крышами, можно было подумать, что стойбище вымерло.
– Корав! – послышался повелительный голос из одной яранги.
Голос прозвучал так неожиданно в тишине, что Праву вздрогнул и остановился.
– Корав, иди сюда! – повторил голос.
– Я пойду, – в замешательстве сказал Коравье. – Меня зовут старейшины стойбища.
Праву повернул обратно. Он видел, как Коравье скрылся за замшевой дверной занавесью большой яранги.
Праву вдруг вспомнил, ради чего он, собственно, пришел в стойбище, и горько усмехнулся. Сегодня это не нужно ни ему, ни тем более жителям стойбища Локэ. Когда путники идут по тундре и кто-нибудь отстает – долг остальных помочь отстающему.