Арэнкав хрипло ответил:
– Верно.
– А пока ваших детей посмотрит доктор. Вот. она… Пусть вас не смущает, что она женщина. Она хорошо лечит. Если не доверяете, пусть ей поможет шаман Эльгар…
Старый шаман впился глазами в доктора Наташу.
– Через несколько дней, – продолжал Ринтытегин, – привезем новые котлы, чайники, металлические иглы и белую ткань для камлеек… Все это – подарки вам от Советской власти… Среди вас много пожилых и старых людей. Они умудрены жизнью и, я надеюсь, сумеют разобраться, как лучше поступить. Есть в вашем стойбище и такие, которые говорят о нас худое. Но вы не дети и поймете, что целый народ не может избрать для себя худшую жизнь, а ваше стойбище оказаться самым, умным и остаться в лучшем мире… Посмотрите на Коравье. Разве он похож на человека, над которым издевались? Конечно, когда оленевод впервые в жизни увидит моржа, он ему с непривычки покажется чертом… Вот что я хотел сказать.
В чоттагине было тихо. Арэнкав протолкался вперед.
– Долго будут в нашем стойбище ваши люди?
– Дня два, – ответил Ринтытегин. – Головой за них отвечаешь, – и обратился к собравшимся: – Подумайте над тем, что я вам сказал. Слушайте собственный разум.
7
Праву посмотрел на часы. Полночь. В пологе, высунув в чоттагин голову, спала доктор Наташа. Тусклый свет летней ночи лился через дымовое отверстие и падал на ее черные блестящие волосы, заплетенные в толстую косу. Вечером проводили товарищей.
– Чувствуйте себя здесь настоящими хозяевами, – говорил перед уходом Ринтытегин. – Конечно, не надо терять меры, но и не показывайте страха. Через день-два привезем подарки.
Вернувшись в ярангу, Праву и Наташа нашли костер потухшим. Пришлось его снова разжигать. Стоя на четвереньках, они дули в тлеющие угли. Пепел разлетался, осыпал их лица, забивался в рот, в глаза. Когда наконец огонь разгорелся и дрова затрещали, Праву глянул на Наташу и не сдержал улыбки.
– Твой вид не лучше моего! – огрызнулась Наташа и послала его за водой.
За чаем договорились дежурить по очереди. Праву вызвался дежурить первую половину ночи.
Наташа долго не засыпала: расспрашивала Праву о Ленинграде, об университете…
Наконец Праву строго велел ей спать. Наташа зевнула и призналась:
– Не могу уснуть, не почитав. Привыкла… Принеси мне вон ту, – она показала на толстую книгу, лежащую на ее черном чемоданчике. «Педиатрия», – прочитал Праву.
В чоттагине было достаточно светло для чтения. Солнце только ушло за горы и вскоре после полуночи снова взойдет…
Праву выглянул из яранги. Долину заливал ровный свет летней ночи. Тускло поблескивала река. Тишина такая, что уши ломит от напряженного желания услышать отзвук живого…
Глухой стук заставил Праву вздрогнуть: это из рук уснувшей Наташи выпала книга…
Честно признаться, Праву стало немного не по себе, когда уходящие товарищи скрылись за перевалом. Кто знает, что придумает Арэнкав, хоть он и брат по отцу Ринтытегину? Может быть, надо было взять с собой какое-нибудь оружие? Правда, Миклухо-Маклай ходил в селения папуасов без всякого оружия… Но папуасы считали его неуязвимым… Черт побери! Что только не придет в голову в такой тишине! Какое может быть сравнение с Новой Гвинеей… Здешние жители отлично знают, что Праву и Наташа такие же чукчи, как они сами… Интересно, боится ли Наташа? Володькин утверждает, что ей не свойственны никакие эмоции. Он читал ей свои стихи – и она осталась совершенно равнодушной. Странно. Красивая девушка, но уж очень… как бы точнее определить… официальная, что ли?.. И смотрит иногда на Праву так же иронически, как Ринтытегин.
Потом Праву вспомнил Васю. Молодец, настоящий рабочий человек!.. Не понравилось ему, что старший брат, окончивший университет, оказался на такой незначительной, с его точки зрения, должности. Праву усмехнулся. Хотел иметь брата научного работника!
Какая уж тут научная работа!.. Вспомнилось, как в детстве в его родное селение приезжали археологи… Как он им завидовал! Они раскапывали старые могилы и на ночь закрывали полуистлевшие кости мешковиной и бумагой… Они были людьми другого мира, мира науки. Даже их разговор не всякий мог понимать… Праву мечтал в те времена стать ученым-археологом… Что же, он не стал ученым, но раскопки, какие велись в его селений, и он мог бы теперь производить. Пожалуй, даже лучше. С учетом современных методов археологических исследований… Неожиданно какая-то тень загородила от него реку и горы на другом берегу… Сначала Праву показалось, что глаза сами закрылись. Но ему не хотелось спать! А тень? Откуда она?.. Вот ноги, штаны мехом внутрь, летняя кухлянка… Арэнкав!
Праву почувствовал на спине холодный пот. Но сразу взял себя в руки и шепотом сказал:
– Тише, тут спит доктор.
Арэнкав понимающе кивнул и поманил его пальцем.
Праву, продолжая удивляться, поднялся и вышел.
Возле яранги на земле лежали большие плоские камни. С крыши к ним тянулись ремни. Они держали рэтэм, чтобы даже самый сильный ветер не сорвал его.
Арэнкав и Праву уселись на камнях. Понемногу страх уходил из сердца, но еще крепко держался в ногах, и Праву стоило большого труда сдерживать дрожь в коленках.
– Не спишь? – спросил Арэнкав.
– Как видишь, – довольно бодро проговорил Праву.
– Боишься?
Вопрос был задан прямо, и Праву замялся, прежде чем ответить. Арэнкав сказал:
– Вижу: боишься!
– Ошибаешься! – со злостью ответил Праву. – Действительно, вначале я испугался, но теперь уже не боюсь. Кто ты такой, чтобы причинить мне зло?
Арэнкав усмехнулся.
– Меня можешь не бояться. Но разве тебя не пугает гнев и презрение людей, которых вы хотите затянуть в свою колхозную жизнь?
– Ринтытегин сказал же: никто силой не тянет вас в нашу жизнь. И я говорил об этом в прошлый раз… Просто, если видишь, что человек идет не по той дороге, хочешь показать ему лучшую, более удобную. Неужели, встретив заблудившегося путника, ты не укажешь верного пути?
– А если человек доволен своей дорогой?
– Значит, он не знает, что она ведет к обрыву.
Арэнкав помолчал и продолжал:
– Ты, конечно, не такой, как мы. И вырос, должно быть, не в яранге, а в русском доме. Ел русскую еду, носил не чукотскую одежду. Странно после этого надеяться, чтобы мысли твои были иные… Собака слушает того хозяина, чье мясо она ест…
– Ты меня с собакой не равняй! – гневно сказал Праву. – Я коммунист. Не знаешь нашей жизни – не тебе судить о ней. А чье мясо ты ел? Всем известно, что самые жирные объедки от Локэ доставались тебе и Мивиту.
– Не перебивай меня, – спокойно отмахнулся Арэнкав. – Вот я и говорю: ты нас никогда не поймешь и не пожалеешь… Но Ринтытегин должен понимать. Я его знаю…
– Ринтытегин понимает жизнь как нужно, – возразил Праву. – Он здешний председатель Советской власти.
– Что ты мне все твердишь: Советская власть! Советская власть! Ты кто – комиссар?! Большевик?
Праву от удивления широко раскрыл глаза: вот какие слова знает тундровый оленевод!
– Да, я комиссар! – гордо объявил он.
– А я думал, что лыгъоравэтлан! – уничижительно сказал Арэнкав. – Слушай, комиссар, что я тебе скажу: мне тебя убить – нет ничего легче. Видишь нож?
Нож, действительно, был внушительный. Лезвие, широкое, остро отточенное. Арэнкав, должно быть, бреется этим ножом, как и всякий оленевод.
– Одним ударом под лопатку я убиваю наповал большого быка-оленя, – продолжал Арэнкав. – У меня в руках остается только мокрая от крови костяная рукоятка. А на тебя хватит и половины лезвия…