Наташа подливала чай Праву, а он, не замечая этого, пил стакан за стаканом.
– Я поеду с тобой, – сказала Наташа.
– Что еще выдумала! – сердито сказал Праву. – В такую погоду!
– Но мне нужно.
– Когда утихнет пурга.
– Послушай, Николай Павлович, – тихо произнесла Наташа. – Вот что я тебе хочу сказать…
Праву насторожился: Наташа очень редко называла его по имени и отчеству. Она обращалась к нему или по имени, или просто – Праву.
– Не знаю, как ты отнесешься к моим словам, но я считаю, что должна тебе сказать… Ты за последнее время очень изменился…
Праву деланно усмехнулся, но Наташа не обратила внимания на его гримасу и продолжала тихо, но настойчиво:
– Когда ты впервые появился здесь, я подумала: каким он будет в тундре, среди разных людей? Боялась, не сумеешь найти себя, а сейчас вижу другим…
– Каким? – выдавил из себя Праву.
– Не сердись… Но вот что в твоей самостоятельности плохо – ты сторонишься товарищей… Может быть, и я бы тебе помогла. Ведь в одиночку далеко ли до ошибки?
– А-а! – протянул с усмешкой Праву. – Ты тоже против принятия стойбища в колхоз? А я-то думал, какое нравоучение прочтет мне сегодня доктор Наташа? Теперь понятно, что вы тут все сговорились! Но я прав.
– Праву – прав!.. – рассмеялась Наташа.
– Что ты надо мной смеешься! – оборвал ее Праву. – Неужели непонятно, что люди стойбища Локэ хотят в колхоз, и если мы сейчас их не примем, они будут глубоко обижены? Они вверили нам свою судьбу, и вдруг мы отнесемся к ним как к людям второго сорта. Ведь именно так они поймут наш отказ. Я уверен в своей правоте и не отступлю! Доберусь до райкома, если нужно будет – пешком пойду в область!
Наташа больше не смеялась. Она опустила глаза, потом вскинула их на Праву и сказала:
– Мы просто не поняли друг друга. Ты меня прости!
– А! Ладно! – Праву махнул рукой. – Придется мне одному пробивать это дело, если никто в Торвагыргыне меня не поддерживает. Я-то думал, что ты поймешь… Где моя кухлянка?
Праву вышел в коридор и стал торопливо одеваться. Попал головой в рукав, долго тыкался, а когда обнаружил ошибку, выругался:
– И кухлянки-то шить разучились!
Наташа молча наблюдала за ним.
Праву оделся и тут почувствовал, что напрасно накричал на девушку. Он смущенно сказал:
– Ты меня извини, Наташа, что я покричал немного. Такое уж дело… Надо действовать, пока не поздно. Когда вернусь, поговорим о моем характере… Ну, до свидания… – Тут Праву уже по-настоящему улыбнулся.
– До свидания, Николай, – сказала Наташа. – Желаю удачи.
Праву вышел в свистящую пелену снега и только тогда сообразил, что Наташа простилась с ним как-то необычно тепло. Он даже остановился, словно желая вернуться. Ветер пытался свалить его, пригнуть, сдуть с места. Праву потоптался в нерешительности и пошел дальше.
До шоссе Праву добрался сравнительно быстро. Дорога пролегала недалеко от Торвагыргына, и в тихий день пройтись до нее от поселка было просто удовольствием. Но в пургу этот путь намного удлинялся, и только крайняя необходимость могла погнать человека на шоссе.
Ветер дул Праву в спину и подталкивал с такой силой, что приходилось почти все время бежать, а когда забивало дыхание, Праву просто валился на землю и лежал, отдыхая. Хорошо еще, что ослаб мороз. В сильный ветер часто бывает так.
Добежав до шоссе, Праву остановился, решив ловить машину. Через дорогу, как вода через песчаную косу, переливалась пурга. На расстоянии двух-трех шагов ничего уже не было видно. Дорога была занесена. Никаких следов от автомобильных шин: видать, никто не проезжал здесь с той самой поры, как началась пурга.
Чтобы не замерзнуть, Праву стал ходить взад и вперед по дороге. Ветер бил сбоку, и скоро на кромке капюшона образовалась ледяная кайма. На ресницы налипал снег, и его приходилось обдирать: было больно и неприятно. Вскоре сырость проникла под одежду, и Праву почувствовал промозглый холод, который ничем нельзя было изгнать. Прошел уже час с той минуты, как Праву вышел к дороге, а машины все не было. Он стал подумывать о том, чтобы вернуться. Конечно, стыдно, но не замерзать же здесь, в получасе ходьбы от жилья. И в тот момент, когда он сделал первый шаг по направлению к поселку, послышался шум мотора. Из пурги вынырнула машина и остановилась возле Праву. Открылась дверца кабины. Выглянувший из нее шофер узнал Праву.
– Куда путь держите? – крикнул он.
– В районный центр! – В горло ворвался упругий ветер со снегом.
– Залезайте в кузов!
Праву влез в машину. Под брезентом лежали трое. Праву забрался к ним, улегся поудобнее и через несколько минут уснул, не успев перекинуться словом с попутчиками.
Ночевали в будке дорожного мастера, накрывшись тем же брезентом. Утром ветер приутих, но намел сугробы по всей трассе. Пришлось ехать вслед за бульдозером.
Добравшись до места, Праву сразу же направился в райком. Поднялся на второй этаж. В приемной секретаря никого не было, и он прошел прямо в кабинет, откуда слышался громкий голос секретаря, разговаривающего по телефону.
– А вот он и сам явился! – крикнул в трубку Етыльын, делая рукой знак, чтобы Праву садился. – Да, да. Не надо посылать на розыски. Всего хорошего, Елизавета Андреевна.
Секретарь райкома положил трубку на рычаг и с улыбкой посмотрел на Праву.
– Как добрался? – спросил он.
– Как видите, благополучно, – угрюмо ответил Праву. – Цел и невредим.
Ему не понравилось безмятежное лицо секретаря райкома.
– Я вижу, что цел и невредим. А тут звонила ваш председатель, беспокоилась. Говорит: ушел в неизвестном направлении.
– Допустим, не совсем в неизвестном, – заметил Праву. – Я сказал ей, что еду в райком.
– Она это приняла за шутку.
– Какие тут могут быть шутки? Речь идет о судьбе людей!
– Николай Павлович, – спокойно сказал Етыльын. – Давай договоримся так: сейчас иди отдыхай, а после обеда приходи. Соберутся члены бюро, исполком. Мы уже в курсе дела – вот и обсудим вместе.
Етыльын вызвал секретаря, распорядился устроить Праву в гостинице.
– Ровно в четыре приходи.
В номере Праву разделся и посмотрел на себя в зеркало. На верхней губе и подбородке торчали редкие жесткие волосы, рубашка измялась и запачкалась. «Надо бы привести себя в порядок», – подумал Праву и вышел на улицу искать магазин.
Купив расческу, флакон одеколона и рубашку, он вернулся в гостиницу, побрился в парикмахерской, переоделся и отправился в столовую.
Пурги как не бывало. На безоблачном небе крупно сияли звезды, и на горизонте намечалась полоска полярного сияния. На улицах урчали бульдозеры, снося сугробы. Кто-то пел около магазина пьяным голосом, молодые парни и девушки громко разговаривали возле кино. Где-то далеко, на другом конце поселка, ревели моторы самолетов.
Когда Праву пообедал, до четырех оставалось еще много времени. Он вернулся в гостиницу.
Утром второе место в его номере было не занято. Сейчас, войдя, он увидел человека, сидящего за столом спиной к двери. Спина была очень знакомая, но Праву еще не успел сообразить, кому она может принадлежать, как сидящий обернулся, и Праву узнал Ринтытегина.
– Как вы сюда попали?! – не сдержал удивления Праву.
– Более удобным способом, чем ты, – невозмутимо ответил Ринтытегин. – На вертолете МИ-4.
Праву растерянно опустился на кровать. Ринтытегин был занят изучением каких-то бумаг. Он искоса посмотрел на Праву и заметил:
– Для сидения предназначен стул…
Праву послушно пересел с кровати на стул и спросил:
– Кто-нибудь еще приехал?
– Не приехал, а прилетел, – ответил Ринтытегин, отрываясь от бумаг. – Доктор Наташа, Елизавета Андреевна, Геллерштейн и твой друг Коравье, которого мы прихватили в стойбище.
– А где они? – спросил Праву.
– Пошли погулять, пообедать. Я обедал у знакомого. А они пошли в столовую.:
– Странно, я их не встретил, – задумчиво произнес Праву. – Восхищаюсь оперативностью Елизаветы Андреевны.
– Етыльын это все устроил, – объяснил Ринтытегин. – Мы хотели взять побольше народу в стойбище Локэ, но никто не решился сесть в вертолет, кроме Коравье.