Коравье искоса метнул взгляд на Праву.
– Что теперь скажешь? – спросил его Праву.
– Что тут говорить! – весело ответил Коравье. – Знаешь, чего сейчас мне больше всего хочется? Вот так ехать и ехать до самого стойбища. Чтобы увидели меня на тракторе мои соплеменники, чтобы вышла из яранги встречать мужа-тракториста Росмунта с Мироном… Может быть, это нехорошие мысли, хвастливые? – настороженно спросил Коравье. – Помнишь, ты говорил: одно из лучших качеств коммуниста – скромность… Но сегодня мне не хочется быть скромным. Я хочу крикнуть так, чтобы было слышно от горизонта до горизонта: вот посмотрите – это едет на тракторе Коравье! Смотрите, люди, это Коравье едет на тракторе!
Впереди показалась темная лента дороги. По ней проплывали редкие машины. Их урчание сливалось с шумом трактора, который вел Коравье.
У самой дороги Праву попрощался с товарищами. Кэлетэгин хотел обождать, пока Праву сядет на попутную машину, но Коравье не терпелось снова взяться за рычаги. Праву велел им ехать обратно, а сам уселся на сугроб, наметенный снегоочистителем на обочине.
Вскоре грузовая машина взяла его.
Из кузова Праву было видно, как по снегу карабкается на склон трактор…
Праву быстро доехал до поселка строителей. Еще издали показались высокие трубы электростанции, удлиненные столбами черного дыма. Перед поселком дорога взбегала на последний невысокий перевал, и отсюда открывался вид на новый поселок.
Вдоль широкой улицы стояли в ряд аккуратные двухэтажные и трехэтажные дома. Они были оштукатурены и выглядели нарядно на фоне белого снега и черных гор, окаймляющих долину. Праву никогда не был на Юге, но сейчас подумал, что именно так, наверно, должен выглядеть южный город.
За домами торчали башенные краны, грохотали бульдозеры, выгрызая котлованы для новых зданий. Строительство продолжалось.
Солнце стояло в створе реки Маленьких Зайчиков, и его лучи, не задерживаемые зубчатой спиной хребта, освещали долину и стоящие в ней дома.
Машина спустилась с перевала и покатила по окраине поселка, мимо механических мастерских и огромных куч каменного угля. В лицо Праву пахнуло запахом нагретого металла.
Возле управления строительства шофер высадил Праву.
По широкой лестнице, навстречу Праву и обгоняя его, торопливо шли люди, так или иначе связанные с судьбой строительства. Каждый из них был уверен, что его дело самое срочное, самое нужное для того, чтобы комбинат был сдан в срок. И каждый был по-своему прав.
В приемной толпилось много народу – ждать приходилось подолгу.
Праву вызвали в кабинет неожиданно скоро.
Иван Николаевич любезно поднялся навстречу. Он был тщательно выбрит, лицо казалось усталым, бессонные ночи оставили черные круги под глазами. Аникеев был в короткой кожаной куртке, какие носят летчики, и меховых сапогах на молнии.
– Очень рад вас видеть, Николай Павлович, – сказал он, протягивая руку. – Давно не приезжали… У брата были?.. Нет?.. Видели, сколько мы понастроили? Темпы не те, что в вашем Торвагыргыне. Предлагал я Елизавете Андреевне поставить настоящие каменные дома, так она не хочет. Говорит: дорого… Дорого, дорого, а как бы не пришлось через несколько лет заново строиться.
– Для нас пока и это хорошо, – сказал Праву. – Нам нужно как можно быстрее переселить стойбище Локэ.
– Это верно. Но все же давно пора перестать строить на Севере чуть ли не дачные домики, – Иван Николаевич вздохнул. – Долго еще люди будут цепляться за привычное…
Праву заговорил об Анциферове.
– Раньше он снабжал спиртом Арэнкава и Мивита, – и рассказал о своей встрече с Анциферовым.
Иван Николаевич разволновался и зашагал по кабинету.
– Черт знает что! – сердился он. – Я ведь о нем не впервые слышу. Ни один честный человек не хочет с ним работать… Придется отдать под суд… Считайте, что Анциферова больше в тундре не увидите… Есть еще дела?.. А теперь приготовьтесь радоваться.
Праву насторожился.
– Ваши родители здесь. Переехали на постоянное жительство.
– Что вы говорите! – Праву вскочил со стула. – Не может быть!
– Почему не может быть? – Иван Николаевич улыбался.
– Как же так? – Праву растерянно теребил в руках малахай. – Он же морской охотник!
– А нынче строитель, – сказал Иван Николаевич. – Квартиру им дали в новом доме, со всеми удобствами.
– Какой адрес? – Праву заторопился.
– Оленья улица, три, квартира один. Бывал в гостях у вашего отца. Занятный человек.
Оленья улица оказалась совсем рядом. В нижнем этаже дома номер три размещался детский сад. Ребята пели под аккомпанемент пианино. Праву медленно поднимался по лестнице. Шесть лет не видел своих родителей!.. Как они выглядят?..
Он нажал кнопку электрического звонка.
Дверь открыл отец. Взглянул на сына как на постороннего, словно не узнавая. Неужели Праву так изменился? От растерянности он не мог вымолвить слова. Отец крикнул в глубину квартиры:
– Жена! К нам гость пришел!
– Кто?
– Лыгъоравэтлан, – ответил отец.
– Пусть заходит! Какая радость! Так редко нас навещают соплеменники…
Она выглянула из-за спины мужа и охнула:
– О, Етынкэу, что ты говоришь? Это же сын, Праву! – отстранив отца, она кинулась к сыну и обняла его.
Плечи ее затряслись.
– Не плачь, мама, – Праву гладил мать по черным, уже тронутым сединой волосам.
Отец проворчал:
– Сыновья гостями ходят к отцам…
Мать вытерла слезы и посмотрела на сына.
– Какой ты стал! Худой… И кухлянка-то трепаная… А малахай красивый. Умелые руки его шили… Иди, иди в комнату… Нет, сначала разденься.
Тут и отец, не выдержав роли, обнял Праву и по-чукотски поцеловал: обнюхал лицо.
– А грязный ты, – сказал он, скрывая волнение. – Раздевайся, помоешься. У нас ванная есть…
Отец был в просторной клетчатой рубашке с закатанными рукавами и выглядел бодро.
– Прости, что так тебя встретил, – виновато произнес он. – Сильно был сердит. И Васе запретил писать тебе… Хотел поколотить… Эх, Праву, все же ты для меня маленький, хоть и высшее образование получил!
– А где Вася? – спросил Праву.
– На работе. С крана перешел на рудник… А ты как?
– Вася, наверное, рассказывал?
– Говорить-то говорил, но ничего непонятно. По его словам выходит, что работа у тебя почетная, важная, областной комитет партии поручил, а вот по твоему виду не скажешь… Я и вправду в первую минуту принял тебя за чаучу…
– Что же ты из колхоза ушел, отец?
– А как быть? – развел руками Етынкэу. – Ждали мы детей, думали, выучатся и приедут, а вы вон куда подались. Не сразу и доедешь. На самолете летели… Почему ты все меня допрашиваешь? Расскажи, как сам живешь? Не женился еще?
– Не успел дать телеграмму…
Етынкэу рассердился:
– Ну и сын! Совсем забыл родителей.
– Прости меня, отец!
– Посмотрю еще. Рассказывай, что у тебя за работа.
О стойбище Локэ Етынкэу слышал и очень удивился, что оно уже вступило в колхоз.
– Что-то они больно быстро, – заметил он. – Помню, нас агитировали целый год…
– Тогда же еще не было ни одного чукотского колхоза, – возразил Праву. – А тут рядом с ними колхоз, советские люди…
– Может, ты и прав, – задумчиво сказал Етынкэу. – Интересно бы на них посмотреть.
– А ты приезжай в гости, отец, – пригласил Праву. – Вместе с матерью. Заодно познакомитесь с женой.
– Нет уж! – опять вспомнил об обиде Етынкэу. – Приезжайте в гости сначала вы!
Когда Праву, помывшись, вышел из ванной, Вася уже пришел с работы.
– А я тебе вчера послал секретное письмо, – сразу же сообщил он. – Хоть отец и запретил, я написал, что они приехали, – глаза Васи хитровато блестели. – Знал, что будут рады.
Мать хлопотала, приготовляя ужин, то и дело приходя из кухни, чтобы еще разок взглянуть на сына.
Одна из двух комнат в квартире была превращена в некоторое подобие полога. На иолу разостланы оленьи шкуры, к стене придвинут низкий стол, возле которого можно сидеть только на корточках. Судя по всему, стол этот был еще недавно обычным столом, но, отпилив ножки, Етынкэу превратил его в удобный чайпавьелгын[28], отвечающий его привычкам.