— Да, Москва — город уникальный, таких больше нет, — произнес Станислав. — Жаль, что из-за эпидемии мне не удалось тебе его по-настоящему показать.
— Но ты же покажешь, когда она кончится? — с надеждой покосилась на него Соланж.
— Но мы собирались сразу уехать.
— А кто нам мешает остаться на несколько дней.
— Посмотрим, — внешне бесстрастно пожал плечами Станислав. Но ему была приятна эта ее просьба.
— Странно, я до сих пор не воспринимала тебя русским, — задумчиво произнесла Соланж.
— Интересно, кем же ты воспринимала меня?
— Даже точно не знаю. Может, американцем, может французом. Даже иногда немцем.
— Почему немцем? — удивился он. — Кроме нескольких слов не знаю немецкий.
— Когда мы были с тобой в Германии, ты был совсем, как немец.
— Вот не предполагал. Наоборот, там я чувствовал себя немного чужим.
— Внешне это было незаметно.
Святослав ненамного задумался.
— А в России ты ощущаешь меня русским?
— Сначала не ощущала, а теперь ощущаю.
— И в чем это проявляется?
Соланж бросила на него пристальный взгляд и тоже задумалась.
— Я не знаю.
— Не знаешь? — почему-то удивился он.
— Просто я стала это чувствовать, а почему — не понимаю. Хотя постой, я вижу, что тебя здесь все родное.
— Когда я уехал из России, — мне тогда было всего двадцать пять лет, я твердо решил, что отныне не буду ни русским, ни американцем, ни кем-то еще иным, а просто буду человеком мира. Это гораздо важнее национальности.
— И у тебя получилось?
— Думал, что да. Но сейчас ты говоришь, что видишь во мне русского.
— Да, вижу, — подтвердила Соланж.
— Получается, что я не справился с поставленной задачей.
Соланж, как это нередко делала, забавно сморщила нос.
— А это плохо быть русским? — поинтересовалась она. — Вот я француженка и вроде это очень хорошо. Когда люди об этом узнают, у них появляется ко мне повышенный интерес. И я иногда этим даже пользуюсь.
— Я вовсе не стыжусь, что я русский. Просто не желаю внутри чувствовать себя таковым. Национальность — это один из самых сильных видов самоограничения и самообмана.
— Никогда так не думала о себе. Я люблю Францию и мне приятно быть француженкой. Но это мне совсем не мешает сниматься в Голливуде. И я с удовольствием снимусь в русском фильме, если ты успешно проведешь переговоры.
— Быть русским — это немного другое, — сказал Святослав.
— Да? — удивилась француженка. — Объясни.
Святослав вздохнул. Ему не нравился этот разговор, но он не знал, как из него ловко выйти.
— Русские — это особая нация.
— И в чем же?
— Русским не нравятся быть русскими, но при этом они очень гордятся, что они русские.
— Как это? Разве одно не противоречит другому?
— Противоречит. Но здесь в России это никого не смущает. Наоборот, на таких противоречиях держится вся национальная психология.
Соланж задумалась так глубоко, что на идеально гладком лбу появилось несколько несвойственных ему складок.
— Я не могу этого понять, — сообщила она плоды своих размышлений.
— А я не могу объяснить. Но все именно так, как я говорю.
— Знаешь, Святослав, мне было бы интересно сыграть такой противоречивый образ русской женщины. Хотя пока не представляю как.
— А мне — сделать такой фильм. Но я тоже пока не представляю как. Таких попыток в истории было немало, но не помню ни одну по-настоящему удачную. Наверное, обычному режиссеру это не под силу.
— А кому под силу?
— Не представляю. Возможно, требуется сверх гений.
— А ты, я так понимаю, себя им не считаешь, — вдруг насмешливо улыбнулась Соланж.
Святослав ощутил обиду. Да, он не гений, но многие считает его талантливым представителем новой кинематографической волны. И Соланж это прекрасно известно. И могла бы в таком случае пощадить его самолюбие. Тем более, последний его фильм оказался весьма провальным, он даже не покрыл затраты на его производство. И теперь попробуй найти инвестора в Америке. Вот потому и приходится вести переговоры с российскими продюсерами. Не будь этой неудачи, он бы ни за что не стал этого делать. Меньше всего ему хочется снимать тут.
Соланж почувствовала его настроение и дотронулась до руки.
— Не обижайся, милый, ты же знаешь мой язычок. Скажу, а потом жалею. Кстати, мы что-то очень долго едем. Случайно не в Сибирь.