— Но этого не случится. — Пенн говорил так тихо, что она не услышала бы, если бы не знала заранее, чтó он скажет.
— А в этом случае, возможно, ей, как тебе и мне, нужно научиться жить в мире, который отказывается принимать человека с бородой, который называет себя «она» и ходит в юбке, — и все равно быть счастливыми. Может, нашим ответом этому миру не обязательно должны быть медицинские препараты и операция нашей дочери.
— Как? — Он посмотрел на нее. Казалось, они давно не встречались взглядами.
— Что — как?
— Как нам научиться жить в этом мире и все равно быть счастливыми?
Рози очнулась от беспокойного сна задолго до рассвета и послала Хоуи СМС: «ПОЕДУ В ТАИЛАНД. ЕСЛИ СМОГУ ВЗЯТЬ С СОБОЙ ПОППИ».
Часть III
Места у выхода
Им в любом случае понадобился бы новый гардероб. В той клинике не допускались юбки. В той клинике не было кондиционеров. В той клинике, а на самом деле — во всех джунглях, были полчища комаров. Эти немногочисленные мелкие факты, которые им удалось наскрести, в сочетании с одним общеизвестным — каждый день температуры на пике достигают тридцати двух градусов, а то и больше, — означали, что обеим понадобится совершенно новая одежда, и она по счастливому стечению обстоятельств оказалась андрогинной: длинные хлопковые брюки, дышащие рубашки с длинным рукавом, сандалии для прогулок, шляпы от солнца. Вечером накануне отъезда Рози собрала вещи за двоих, потом постучалась в дверь башенки.
— Ну, что? Ты готова? Волнуешься? — Сама Рози не ощущала ни того ни другого, но старалась вложить в тон и то, и другое, и когда не получила ответа, переключилась в деловой режим: — Я собрала твои вещи.
— Ладно.
— Ты хочешь взять с собой что-то конкретное?
— Нет.
— В смысле я собрала все жизненно необходимое, но, может быть, ты хочешь взять Элис и Мисс Марпл?
— Я не младенец.
— Или фотографию подруг.
— У меня нет подруг.
Рози морщилась, но продолжала гнуть свое:
— Кажется, у нас есть все, что нужно, кроме одного.
— Чего?
Рози присела на край кровати, взяла своего ребенка за руки и сказала мягко-мягко, как умела:
— Я не знаю, как называть тебя, любовь моя. — Ее любовь в этот момент выглядела так, будто что-то, расположенное чуть выше головы Рози, дало ей пощечину и одновременно заворожило. — Следует мне называть тебя Клодом или Поппи? Следует тебе быть дочерью или сыном? Ты можешь быть кем угодно, и ты знаешь, что все мы будем тебя поддерживать. Ты знаешь, что мы будем любить тебя каким — какой — угодно, кем угодно. Тебе нужно лишь сказать мне: кем ты хочешь быть?
— Не важно, кем я хочу быть.
— Нет ничего важнее, — настаивала Рози.
— Важно, кто я есть.
— И кто же ты?
— Клод! — Он выплюнул это имя. — Я должен быть Клодом.
— Милый, ты не…
— Должен! Клод — это мое наказание.
Этому ребенку всего десять, взмолилось Вселенной разбитое сердце Рози.
— За что же тебя наказывать, любовь моя?
— За вранье всем. За старание притвориться тем, кем я не являюсь.
— Ты не лжешь. Не притворяешься…
— Больше нет, — перебил ее Клод.
За тринадцать дней, миновавших с полуночного СМС, на покрытой неровной щетиной голове Клода отросли слабые пряди-перышки, но он все равно был похож на ракового пациента, за которого его все и принимали. Рози еще во время первого цикла химиотерапии, которую делали ее сестре Поппи, усвоила, что, когда больна одна из идентичностей человека, только она имеет значение. Она знала, что причина тех сочувственных взглядов, которые ловила на себе, была лишь в том, что все думали, будто у ее ребенка рак; но ей было все равно. Рози чувствовала, что в собственной уязвимости, потребности в капельке дополнительного пространства и помощи заслуживает доброты незнакомых людей, поэтому была благодарна за их благословения, пусть сколь угодно ошибочные. Видел ли Клод, что окружающие считали его умирающим, Рози не была уверена, но и это не имело значения. Клод и чувствовал себя умирающим, поэтому оценил бы сочувственные домыслы, если бы поднял взгляд от земли на достаточное время, чтобы их осознать. Но не поднимал.