Когда картина сражения, наконец, явила себя во всей красе, его суть оказалась стара, как мир, но звери были ни при чем: то было противостояние движения стазису, старческой дряхлости — юному упорству. А утроба принадлежала не зверю и не человеку, а механизму — древнему, некогда бывшему грузовичком-пикапом. Из-под открытого капота доносились ругательства механика, и двое маленьких детей хихикали в кабине: один сидел на полу, обеими руками нажимая и отпуская (в основном одновременно) педали, другой крутил и вертел ключ зажигания (с бóльшим упорством, чем требовалось), явно выполняя распоряжение старшего.
Назвать эту конструкцию «грузовичком» было бы слишком великодушно. Скорее ржавчина, чем мотор, скорее грязь, чем транспортное средство, и явно не того рода, который можно просто смыть хорошей жесткой щеткой, поскольку у Рози было подозрение, что грязь выполняла несущую функцию. Когда-то давным-давно кузов был зеленым и, вероятно, симпатичным. То был один из пикапов пятидесятых годов, с обтекаемыми формами и скругленными колесными нишами, и на родине, в США, его наверняка принарядили бы покрышками с белой полосой и хромированными радиаторами, потратили бы на реставрацию тысячу часов с ватными палочками и мягкими тряпочками в руках, а потом вывели бы на парад в честь Четвертого июля. Этот пикап ничуть не был похож на те. Очевидно, и работал не так.
Грязный пикап исторг из себя еще более грязного механика. Женщину.
— Вы новый доктор?
— Я. Рози Уолш. Это моя до… э-э, мой сын, — запнулась она. — Клод.
Она бросила на него взгляд, пытаясь извиниться глазами, но тот смотрел в землю, не поднимая глаз.
— Вы водить?
— Нет, мы добрались на велосипедах. — Она рассеянно повернулась к механику. — Пансион, где мы остановились, сдает в аренду велосипеды.
— Извинять мой английски, — предприняла механик вторую попытку. — Вы уметь водить? Машина ручная коробка?
— О… Да! — похоже, Рози и сама чуточку разучилась понимать родной язык.
Механик выгнала детишек из кабины, завершила последние манипуляции под капотом и показала Рози пальцами международный знак, означавший «помолись своим богам и попробуй еще разок». Мотор закрутился, как хорошо дрессированный морской котик. И все возликовали. Первое вмешательство Рози в этой клинике увенчалось успехом. Пациент — каким бы невероятным это ни казалось — выжил.
Механик была вся в машинном масле от локтей и ниже, но, к счастью, приветствие по-тайски не предусматривало рукопожатий: нужно было сложить руки перед грудью и поклониться друг другу.
— Очень рад знакомиться с вами. Я — Кей. Не спрашивать, что значить Кей. Значить очень много. Мы рады вы здесь. Я показать вам все. Вначале знакомиться с Жаль-Ральф.
— Машину зовут Ральфом?
— Жаль-Ральф, — поправил Кей.
— Почему?
— Он очень жаль.
— Это я вижу.
— Жаль-Ральф — машина неотложная помощь. Еще возить лекарство и припас, если есть лекарство и припас. Еще катафалк. Обычно жаль, однако, так что надеяться, что вам не надо.
Рози кивнула. Для нее оказалось сюрпризом и то, что механик — женщина и что она же, по всей видимости, представляла комитет встречающих. Кей повернулась и двинулась вперед, даже вроде бы не очень быстро, но Рози с Клодом пришлось чуть ли не бежать, чтобы угнаться за ней. На каждом повороте почетный эскорт разбухал, прирастая желающими поприветствовать их сложенными ладонями и поклоном, а потом трусил вместе дальше, с доброй душой позволив женщине-механику возглавить шествие. Клода, словно волной, отнесло прочь, и Рози потянулась было за ним, будто обломки кораблекрушения, за которые они цеплялись, внезапно оказались разделены штормовым морем. Но он был уже слишком далеко, между ними вздымались волны людского моря. Рози казалось, что она одновременно и плывет по течению, и пытается угнаться за ним. Хор голосов на разных языках сообщал, где здесь что, и ронял полезные намеки, возможно, даже важные. Целое дерево растопыренных пальцев указывало сразу во все стороны.