— Ты монах, да?
— Монах?
— Нен? Ты называться, я думать, «послушник»?
— Я не монах. Я де… ребенок. — Он почувствовал, как кровь бросилась в лицо. Если бы Марни Элисон с Джейком Ирвингом, разрушившие его жизнь, не были достаточным напоминанием, кто он есть теперь, что заставило бы Клода об этом помнить? Однако девочки, казалось, не обратили на оговорку внимания.
— Но твоя голова… — Дао, чьи хвостики были перевязаны красными ленточками, поискала подходящее слово, — …голая!
Клод задумался, кто приходил сюда до него, кто научил их английскому, как и почему в их лексикон вошло слово «голая». Ведь вряд ли они вычитали его в книжках с картинками.
— Раньше у меня были длинные темные волосы, совсем как у вас, — он говорил медленно, чтобы его понимали. — Но я сбрил их перед тем, как приехал сюда.
— Чтобы стать монахом?
— Нет.
— Чтобы не было жарко?
— И не для этого.
— Ты хотеть скрывать? — спросила третья девочка, Зея.
И попала в точку.
— Да, я хотел скрываться.
— Но зачем? Ты такой красивый!
Дома мальчиков красивыми не называли. Красивой могла быть только девочка. Но, вероятно, дело тут в иностранном языке, потому что они никак не могли считать его красивым. Правда?
— Я был… сердит. — Клод дал лишь половину объяснения, но лица девочек просветлели от понимания.
— Ах, сердит! — хором согласились они с широченными улыбками и хлопая по ладошкам друг друга и Клода заодно. — Сердиться — очень хорошая причина.
Наверное, шквал вопросов был неплохим способом учить английский, да и никаких идей получше у Клода не было, но он все равно постарался ее пресечь. Очень скоро девочки добрались бы до вопросов, на которые Клод не стал бы отвечать, и до ответов, которые они не поняли бы, даже если бы учитель был готов их дать, даже если бы знал эти ответы, а это было не так. И в любом случае он не хотел думать об ответах — или даже вопросах.
Потом Клод вспомнил гадалку-оригами, по которой ПАНК сходили с ума в третьем классе. Однажды дождливым субботним вечером дядя Агги показал, как складывать бумажные гадалки, и вскоре все задания на листочках, листки из тетрадей и записки учителей складывались квадратом, потом квадратом поменьше, и так далее, пока на каждой грани не оказывался новый цвет, или буква, или тайный символ на выбор, и каждый уголок раскрывал финальный вопрос. Сложив бумагу птичьими клювиками и надев их на большие и указательные пальцы, нужно было раскрывать птичий рот, закрывать, раскрывать, закрывать и раскрывать — столько раз, сколько указывал предсказатель, а в самом конце приходилось ответить на вопрос, явленный подобным образом богами оригами.
Клод добыл драгоценный лист бумаги — похоже, лишней в этой школе не водилось — и в его сокровенной глубине написал четыре вопроса. Потом предложил Зее быть первой предсказательницей. Он сначала собирался быть первым, но все дети так подскакивали от нетерпения, одновременно стараясь сидеть неподвижно, что Клоду вспомнилось, как он сам был восьмилетней девочкой.
Первый вопрос был адресован Мии:
— Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?
— В другой жизни? — уточнила та.
Клоду потребовалась целая минута, чтобы понять, о чем она.
— В этой, — заверил он, а потом попробовал снова: — Какую работу ты хочешь получить, когда станешь взрослой? Если бы ты могла выбрать любую работу на свете?
Мия, похоже, никогда прежде не задумывалась над этим вопросом.
— А что можно выбрать?
— Что угодно, — Клод широко развел руки, чтобы вместились все варианты. — Что захочешь.
У Мии оказалось туго с идеями.
— А ты кем хотеть быть, когда вырасти?
Поппи. Этот ответ ворвался в сознание Клода без приглашения. Он хотел быть Поппи, когда вырастет. Он знал: если бы Джейк Ирвинг услышал этот ответ, в сравнении с ним бейсбольный комментатор показался бы однокласснику намного более осуществимым. Если Клод не станет Поппи, когда вырастет, он не мог представить, что вырастет вообще. И это была еще одна общая черта между ним и этими маленькими девочками с хвостиками: никто не мог представить себя взрослым.
Поскольку ни учитель, ни ученицы не могли придумать ответов, второй вопрос был адресован Дао:
— Какой у тебя любимый предмет в школе?
Этот вопрос ПАНК задавали друг другу, несмотря на то, что все знали любимые предметы друг друга так же хорошо, как собственные.
— Что есть предмет?
— Ну, например, математика, или чтение, или рисование, или еще что-нибудь.