— Преподавать?
— Учить говорить.
— Ой! Я не помню. Я был совсем маленьким.
— Так будь их мамой, — посоветовала Но Га. — Ты учиться, когда слушать, говорить, читать. Они так же.
В то время как первые трое сидели тихо, относились к нему уважительно и внимательно слушали, остальные двадцать с небольшим ерзали, хихикали и переговаривались на языке, которого Клод не знал, в то время как он пытался серьезно разговаривать с ними на языке, который им полагалось учить. Но они не учили. В то время как первые трое радовались, когда им читали старые книжки, новые двадцать с небольшим жаловались (по крайней мере, ему так казалось), что уже много раз их перечитывали. Касательно собственно изучения английского, Клод подозревал, что эти дети уже расширили свой словарь настолько, насколько можно было по рассыпавшемуся, как пересохшие листья, экземпляру «Матушки Гусыни». Да и вообще ему казалось, такие слова, как «курган», «сырки», «утлые лодчонки» и «гороховая похлебка», нечасто всплывают в разговоре на современном английском. По крайней мере, в его разговорах не встречались. И в то время как первые трое были маленькими девочками, какой был он сам (по крайней мере, раньше), как минимум половина новых детей были мальчиками. И хотя когда-то Клод был и мальчиком тоже, все равно происходящее напоминало выдумки его отца: словно это было давным-давно, в одном далеком королевстве, понарошку. Маленькие мальчики его пугали, потому что он не знал, как с ними разговаривать. И потому что… а вдруг они присмотрятся к нему и поймут, что он тоже мальчик?
— Ты рассказать нам новую историю, — потребовал один из этих страшных маленьких мальчиков.
— Историю о чем?
— О новом.
— Я не знаю никаких историй о новом, — ответил Клод.
— Расскажи историю о старом, — предложила Зея, которая на тот момент казалась Клоду давней подругой. — Новую историю о старом.
— Я не знаю новых историй о старом.
И вообще, разве рассказывать истории, вместо того чтобы читать их, будет считаться за урок? Разве так изучают английский?
— Расскажи любимую историю, — сказал кто-то, и как раз когда Клод собирался сказать, что не знает никаких историй, до него дошло, что это, конечно же, не так.
— Ну, одну я действительно знаю. Одну длинную, большую, долгую историю о принце по имени Грюмвальд и ночной фее по имени принцесса Стефани.
— О-о-о! — хором протянули дети: по-видимому, этот универсальный звук означал «давай, пожалуйста, продолжай!».
И он принялся рассказывать о приключениях Грюмвальда, с начала, которое сам вычислил лишь путем дедукции, осмоса, постепенно заполняя лакуны в сюжете, как заполняются ямы в песке, когда наступает прилив. Начало истории уходило в прошлое намного дальше его самого. Он знал, что отец придумал Грюмвальда, чтобы мать согласилась с ним встречаться. Этот факт был в такой же мере частью сказки, как и сама сказка. Грюмвальд был на десять лет старше Клода, так что ему пришлось додумывать некоторые части, заполнять пробелы, которые мог, догадываться о том, чего заполнить не мог. Придумывать оказалось утомительно. Все эти годы, когда хотелось, чтобы папа просто читал книжку, как и другие, он даже не представлял, какой тяжелой работой занимался отец.
У детей из клиники были вопросы. Что означает «Грюмвальд»? Какой была его прежняя жизнь, если в этой он родился принцем? Почему он никогда раньше не заглядывал внутрь доспеха? Почему «не хотеть быть» принцем, раз уж «заслужить быть» принцем? Клод даже не представлял, что сказать. Придется спросить об этом отца, а потом вернуться с ответами. Так он и пообещал.
— А теперь вы мне расскажите историю, — сказал он. Это было тяжко. Ему нужна была передышка. Рассказывать историю учителю — хороший способ учиться говорить по-английски, подумалось ему.
— Новую? — спросила Дао.
— Старую, — сказал Клод. — Классическую. Сказку.
Так они начали обмениваться историями. Каждый день Клод рассказывал ученикам какую-нибудь американскую сказку, и каждый день ученики рассказывали ему какую-нибудь тайскую или бирманскую. Он рассказывал им о Красавице и Чудовище, а они о двух птицах, которые в следующей жизни переродились принцессой и крестьянином. Он рассказывал о маленькой Русалочке, а они о кролике с беличьим хвостом, которому откусил хвост крокодил с длинным языком. Он рассказывал о Золушке, и — невероятно! — оказалось, у них тоже была такая сказка, только в их варианте покойная мать послала девочке рыбу, а не крестную-фею, а принц влюбился в нее из-за деревьев, а не из-за хрустальных башмачков.
— Почему он влюбиться ее башмаки? — недоумевали они.