— И что там?
— Что где?
— Как она заканчивается на данный момент?
— Тебе придется купить книгу!
— Я живу с ее автором.
— Нет, в данный момент не живешь. Приезжай. Я расскажу тебе всю историю.
Пару часов спустя пятилетняя девочка, которую привезли с диареей, потерей веса и ужасными судорогами в животе, выблевывала в ведро червя длиной в тридцать сантиметров и выглядела весьма довольной собой. Она ни слова не говорила по-английски, но то и дело тыкала пальцем то в себя, то в червя, то опять в себя, и широко улыбалась. Ее мать, которая тоже ни слова не говорила по-английски, делала то же самое, бешено жестикулируя и тыкая пальцем то в дочь, то в червя, но выражение ее лица было прямо противоположным. Рози не знала языка, на котором та кричала, зато понимала так же ясно, как ясна вода в лагуне, ужас матери при виде червя, который только что вышел из ее маленькой дочки. Если бы они говорили на одном языке, Рози сочувственно положила бы женщине на плечо руку: ох уж эти штуки, которые тайно прячутся в наших детях, сидят в засаде, причиняют несказанный вред, жаждут освободиться. Тревожат нас без меры.
Рози слушала, как Кей выступает посредницей в споре между матерью, которая жаждала оставить этот инцидент в прошлом, и девочкой, которая явно хотела забрать червя домой в качестве питомца, а потом смотрела, как Кей с величайшим достоинством изображала пантомимой, как важно быть в обуви, когда опорожняешь кишечник в кустах, для этого предназначенных, и мыть руки и продукты, которые прикасались к тому же участку земли. Глаза Рози налились слезами. Как она могла от всего этого отказаться?!
Та женщина, что накануне вечером родила близнецов, беседовала с монахом. По всей видимости, монахи в здешних горах были чем-то вроде пабов в небольших городках английской провинции: здесь он был только один, и служил всем и во всех качествах. Поскольку рождение второго младенца потребовало так много времени, у близнецов на самом деле получились разные дни рождения: один родился поздним вечером в пятницу, а другой — в самом начале субботы. Мать была слезлива и слаба, и Рози стояла рядом, утешая ее — и монаха заодно — уверяя, что оба младенца здоровы и что их мать, хоть и потеряла много крови, снова встанет на ноги после пары дней диеты из шпината и красного мяса. Однако, насколько она сумела понять со слов Кей, которая вела синхронный перевод в стиле ООН, женщину заботило не это.
— Я оставлю себе ребенка, рожденного в пятницу, — рыдая, говорила женщина монаху, — но субботнего отдаю вам. Субботние дети упрямы. Они не слушаются. У меня дома еще трое. Я могу взять только одного. У меня могут быть только дети, которые хорошо себя ведут.
— Я понимаю, — ласково кивал монах, а потом, к потрясению Рози, добавил: — Этот младенец теперь мой.
— Спасибо! — еще пуще зарыдала мать, прижимая его руку к своему лбу. — Спасибо, спасибо!
Монах окунул пучок прутиков в кастрюлю с водой и окропил обоих младенцев и их мать. Он произнес много слов, которые Рози не поняла, из-за которых женщина зарыдала в три ручья и в ответ на которые Кей только кивала. Затем монах сказал матери:
— Я благословил этого младенца и побеседовал с ним. Он будет хорошим мальчиком и всегда будет хорошо себя вести. Я хочу спросить, не позаботишься ли ты о нем вместо меня? Я обещаю, что он будет хорошим мальчиком.
— Да, о да, — всхлипывала мать. — Спасибо, спасибо! Для меня большая честь позаботиться о нем вместо тебя! Мы примем его в семью как собственного.
Рассеивание страха, подумала Рози. Выбор мира и спокойствия вместо битвы.
— Я должна ехать домой, — сказала она Кей после того, как монах ушел.
— Плохие новости это утро? — забеспокоилась Кей.
— Нет, хорошие.
— А-а-а, причина лучше!
— Я должна ехать домой, но скоро вернусь.
— Ты переехать в джунгли? — ухмыльнулась Кей: вопрос был настолько абсурдным, что можно было представить его как шутку.
Однако Рози обдумывала его отнюдь не праздно. Она знала, что причины, по которым ее по ночам мучила бессонница, не всегда можно было разрешить методом «сняться с места и бежать»; что переезд из Мэдисона в Сиэтл стал титаническим предприятием, но при этом он был ничто по сравнению с переездом из Сиэтла в далекий Северный Таиланд; что джунгли, возможно, отличное место для врача и, вероятно даже, отличное, чтобы писать книги, но здесь трудно воспитывать детей, или готовить их к поступлению в колледж, или защищать их как от подножек, так и от объятий мира. Она знала, что выходящее из детей часто бывает ужасающим, но, именно выходя наружу, а не оставаясь внутри, оно превращалось в счастливую концовку. Дома было много незавершенных дел, и скрываться от них, зарываться поглубже было негодным решением.