— Не говори «задница», Ру, — рассеянно обронил Пенн, ища в морозилке мороженое.
— Фу-у, Ру, гадость какая! — воскликнул Орион.
— Но трогал ведь, правда?
Поппи крепко зажмурилась и попыталась думать о чем-нибудь другом.
— У вашей матери великолепная задница, — снизошел отозваться Пенн изнутри холодильника.
«Фу-у» усилилось до какофонии. Вот такими он их любил. Он нашел и мороженое, и фадж, который надо было разогреть, и вишенки, ярко-розовые от какого-то ядреного рассола — вероятно, в случае Апокалипсиса его будут использовать как топливо.
— Ну, и чем вы, ребята, занимались весь вечер? — Рози начала нарезать бананы. Почему бы не закинуться витаминчиками?
— Держали свои ручонки при себе. — Бен добыл тарелки и ложки.
— Тем хуже для вас, — поддел его отец.
— Если папа, трогающий за задницу маму, — это худшее, что случилось с тобой на первых школьных танцах, значит, дела у тебя очень даже хорошо, — поздравил Ру сестру. — Бен в восьмом классе пошел на хеллоуинские танцы в костюме робота с фальшивыми руками спереди роботского тела, и, когда он пригласил Кайенн танцевать, они всю ее облапали. Его впервые допустили «к телу», а он все упустил, потому что это были не настоящие руки!
— А помнишь, как Алекси Гаверски попросила тебя заново завязать ей поясок на ежегодном «весеннем обострении»? — Бен мог играть в эту игру всю ночь, и у него не кончились бы порочащие Ру сюжеты. — Ты привязал его к радуге из воздушных шариков, и она потянула за собой всю эту штуку вместе со звуковой аппаратурой, когда Энди Кеннеди пригласил ее танцевать.
— На отчетный концерт в восьмом классе, — Орион даже не соизволил отвлечься от топингов, которыми посыпал мороженое, — все должны были надеть белый верх и черные брюки, но Ригель явился в своей желтой майке.
— И какое отношение эта история имеет к школьным танцам? — Ригель стащил с себя носки и запустил их в мороженое Ориона.
— Такое, что ты опозорился.
— Та футболка была почти белая!
— Она была цвета банана.
— Она была бежевая!
— В общем, Ригелю пришлось просить рубашку у кого-то взаймы, но единственной, у кого нашлась запасная, была Мэнди О’Лэки, и эта рубашка была вся в оборочках, с подушечками, такая женственная спереди, что у Ригеля будто выросли сиськи.
— Откуда бы он их взял? — пробормотала Поппи.
— А в «Двенадцати днях Рождества»[26] он должен был петь соло строчку «двух горлиц», и ему пришлось спеть ее двенадцать раз, и каждый раз, когда он пел, все покатывались от хохота.
— Одиннадцать, — педантично поправил Бен.
— Дурачина! В Рождестве двенадцать дней! — фыркнул Орион.
— Дурачина! В первый день она получает куропатку на грушевом дереве и больше ничего.
— А откуда вы знаете, что это она, а не он? — спросила Поппи.
— Потому что парням на фиг не сдалась куропатка на грушевом дереве на Рождество, — заявил Ру.
— Никому не на фиг не сдалась куропатка на грушевом дереве на Рождество, — не согласилась Поппи.
— И что, подарки кажутся странными только в этом пункте? — спросил Бен. — Думаешь, этот человек — каким бы ни был его гендер — серьезно внес в свой список пожеланий десять скачущих лордов?
Рози улыбнулась Пенну. Она чувствовала, что может сидеть за своим кухонным столом, есть мороженое вместе с семьей и слушать этот разговор до скончания веков. Эти дети, ее множества, — они могли вырасти. Могли уехать Туда. Могли стать — и станут — новыми, изменившимися, настоящими взрослыми в процессе становления людьми, которых она не будет узнавать, людьми, которых не может вообразить. Заново переделанными. С ними будут происходить чудеса. Они будут трансформироваться. Творить волшебство. Но они были ее историей, ее и Пенна, так что, как бы широко они ни разбрелись, они всегда будут здесь, с ней.
— Поверить не могу, — сказала она мужу, пока отпрыски обсуждали сравнительные преимущества доящих доярок перед плавающими лебедями.
— Во что?
— Это же твоя счастливая концовка!
— А я говорил.
— Говорил, это да.
— Но это не она.
— Нет? — Рози улыбнулась. Она никак не могла перестать ему улыбаться.
— Даже не близко. — Пенн никак не мог перестать улыбаться в ответ.
Авторское примечание
Как ни забавно, чаще всего писателям-беллетристам задают вопрос: «То, что вы пишете, — это правда?»
Мне не хочется заставлять вас ждать, так что давайте разберемся сразу. Да. Правда. А также — нет, я все выдумала.
26
«