А шаги стрелявшего все еще раздавались. Какая-то женщина преградила Адиль бею дорогу. Все это произошло примерно в пятидесяти метрах от него. Сотрудник ГПУ наклонился над упавшим. Откуда-то набежали еще две тени и без единого слова подняли человека, не то раненого, не то убитого, и потащили его под руки, так что ноги вяло болтались.
- Что случилось?
Женщины не поняли. Сам того не заметив, он заговорил по-турецки, и они стали улыбаться ему.
Адиль бей почувствовал, как дрожали у него колени. Дом профсоюзов на набережной, неподалеку от бара, был уже закрыт. За пределами ярких огней бара чернели безлюдные улицы. Он шлепал ногами по лужам. Дважды вздрагивал, когда ему чудились какие-то тени, крадущиеся вдоль стен.
Чуть не бегом консул одолел последние десять метров, отделявших его от дома, и дрожащей рукой сунул ключ в замок.
Свет давно был отключен. Бар, очевидно, имел собственный источник света. Люди туда входили и выходили, но все это были моряки, прибывшие накануне или утром, а назавтра уходящие в море, и звук их тяжелых шагов замирал возле порта.
- А женщины все связаны с ГПУ, - сказал ему Джон.
Те, что стояли снаружи, и те, что были в баре! Те, что заходили внутрь, были лучше одеты.
После дождя от земли поднимался пар и стало еще жарче. Адиль бей распахнул окна спальни, снял пиджак, и его охватило чувство ужасающей пустоты.
Пуста была не только его спальня, пуст был весь город, кроме одной только теплой и светлой точки бара.
Неужели все спали? Неужели среди толпы, которая так недавно ходила по набережной, не было человека, читающего перед сном, женщины, склонившейся в свете лампы над больным ребенком, - словом, хоть какого-нибудь признака жизни, хоть какого-то биения жизни города?
Запах Неджлы, пропитавший спальню, сперва напомнил ему Джона, потом первый вечер у итальянцев, в особенности усики и лакированные башмаки Амара, стоявшего у камина и тихо беседовавшего с Фикретом перед тем, как проводить того на вокзал.
Оба окна в доме напротив были распахнуты, впервые они были раскрыты ночью одновременно. Светила луна. Глаза постепенно привыкали к рассеянному свету, в котором белые пятна выступали с удивительной отчетливостью.
Адиль бей видел на подушке г-жи Колиной черную волну ее распущенных волос. На коврике валялось светлое белье.
Достаточно было чуть-чуть повернуться, чуть наклонить голову, чтобы увидеть Сонину железную кроватку. Это был белый, чисто белый прямоугольник, без единого пятнышка, без единой неровности. Постель не была раскрыта! Соня не вернулась домой! Г-жа Колина пошевелилась в кровати, так близко, что Адиль бей услышал скрип пружин, Значит, кто-то все-таки не спал в глубокой тьме этого города, в какой-то точке горизонта, в одной из этих кирпичных коробок, называемых домами.
И это была Соня, с ее строгим, бледным лицом!
Глава 5
А почему, например, у него отключили воду? В конце-то концов, это был его собственный кран в кухне. В течение нескольких дней кран работал, а потом вдруг, за несколько часов - иссяк!
- Может быть, отключили из-за ремонта, - предположила поначалу Соня, надо переждать. Потом она нашла другое объяснение.
- Должно быть, система не в порядке. Я позову водопроводчика.
Разумеется, водопроводчик не пришел.
"Вот-вот якобы должен прийти, но никогда он не придет, никогда!" - подумал консул.
- Перепутал, наверное, адрес, - предположила Соня, - или же сегодня выходной, придет завтра.
Теперь, вставая с постели, Адиль бей натягивал брюки и брался за кувшин. У крана на лестничной площадке редко стояло меньше шести человек. Особенно долго приходилось ждать, когда женщины мыли голову. Он неподвижно стоял в ожидании своей очереди. Никто ему ничего не говорил. На него даже не смотрели. А ведь он отлично знал, что эти же люди входят в состав домоуправления и именно они отключили воду!
Растрепанный, в шлепанцах, со своим кувшином он возвращался к двери консульства, у которой уже толпился народ. Да не все ли равно?
Чай по утрам он теперь не пил - слишком долго надо было возиться, а попросту пробивал две дырочки в банке со сгущенным молоком и пил его, вот и все.
Оставалась последняя чистая рубашка, выстиранная еще в Турции. Все остальные грязные, и он не знал, кого просить постирать. Окна в доме напротив были закрыты. Солнце пылало в прозрачной дымке, предстоял душный день и, возможно, гроза.
Адиль бей полил голову одеколоном, причесался и надел пиджак, чтобы выйти в свой кабинет, откуда уже доносился шум.
Начался новый день, а позади оставались такие же, и впереди его ждало то же самое.
Соня уже сидела на своем месте, спокойная, гладко причесанная, отдохнувшая, и, как всегда, произнесла: "Здравствуйте, Адиль бей".
Солнце осветило край письменного стола, сейчас лучи заиграют на бумагах, потом оно заглянет в левое окно.
- Зовите!
У него уже болела голова. В комнате теснилось множество грязных, одичалых людей, и было непонятно, откуда их каждый день столько берется.
Адиль бей и теперь еще ошибался, пытаясь выяснить их национальность. Некоторые говорили на никому не известных диалектах и уходили в отчаянии после тщетных попыток объясниться. Они спускались с гор, со стороны Армении или Персии или даже Бог знает почему пускались в дальний путь из отдаленных местностей Туркестана или Сибири.
- Но что же тебе, в конце концов, надо? - взрывался Адиль бей.
- Пусть мне дадут денег на нового осла.
А говорил этот человек о чем угодно, только ни слова об осле.
Сегодня Адиль бей вообще никого не слушал. Его уже тошнило от всего. К чему эта комедия, если в конечном итоге даже в самых серьезных случаях ничего нельзя добиться от властей! Он все думал, отчего это окно в доме напротив остается закрытым. Наконец под монотонную жалобу какого-то горца он спросил Соню:
- Ваша золовка заболела?
- Нет, она пошла работать.
Это не мешало горцу продолжать свой рассказ, он только повысил голос.
- В первый раз?
- Да. Она сегодня начала работать на нефтеперерабатывающем заводе, счетоводом.
- Прошлой ночью было очень жарко. Она кивнула без видимого смущения.
- У вас были открыты оба окна.
- Меня там не было.
- Я знаю.
Крестьянин возопил, как дьякон, и на его дочерна загорелом лице выразилось отчаяние.
- Я тебя слушаю, - вздохнул Адиль бей, - продолжай!
В тишине он не решился бы задавать Соне такие вопросы.
- Вы ночевали под открытым небом?
- Нет, у приятеля.
- Это тот молодой человек, которого я видел?
- Да.
Ответ был спокойным и откровенным, настолько спокойным, что он усомнился, было ли что-то между ней и этим парнем.
- Вы его любите? Это ваш жених?
- Нет. Просто друг.
Адиль бей повернулся к горцу и велел ему прийти в другой раз. К столу подошла старуха, она хотела развестись с мужем, но не могла объяснить почему. И еще оставалось пятнадцать или двадцать просителей!
Адиль бей не прерывал их и смотрел то на неутомимо писавшую Сонину руку, то на ее светлые волосы, то на ее черное платье и худенькие девичьи плечи.
Было жарко. От лохмотьев несло кислятиной, а от одеколона Адиль бея вонь становилась еще тошнотворней.
Между тем это ведь были лучшие, или наименее плохие, часы дня. Время шло. Можно было рассчитать, что, когда наступит очередь последнего посетителя, будет примерно час дня.
А потом? Что ему делать с собой потом? Он ложился на кровать, но спать не мог, так как слишком много спал ночью. Днем улицы превращались в парилку, и не мог же он до бесконечности бродить по ним, держась вплотную к стенам.
Значит, надо было ждать, считая часы, пока не наступит время прогулки по набережной, в толпе, уже не обращавшей на него внимания. Потом вернуться домой, лечь спать, а на следующее утро - проткнуть две дырочки в жестянке с молоком, а затем занять очередь за водой.