Ирина Стельмах
В ДОМЕ С ВЫСОКИМИ ПОТОЛКАМИ
ЧАСТЬ 1
Глава 1
«А теперь уходите… – кажется, она сказала все… все, что могла и хотела сказать, все, что вмещали ее глаза и губы, а еще ее руки, которые немели от каменных взглядов и чужих лиц, все сказали и ее волосы, и высокий лоб. Больше слов не было, она и так сделала невозможное – она говорила, – уходите, прошу…»
Мужчина раскланялся и вышел, забыв закрыть за собою дверь. На кровати послышались слабые стоны, этот призыв о помощи за минувшие дни стал наваждением, «криком в ночи». Неудержимо тянуло сбежать из этой ненавистной комнаты, из этого мира тупиков и разочарований, бежать без оглядки, и сев в первый встречный экипаж, уехать в неизвестном направлении, только сейчас и сию минуту, и ни минутой позже. Но что-то держало ее у кровати, подле окна, которое вот уже несколько дней не открывалось и стула с шерстяной накидкой.
Минуты. Минуты. Минуты. И жалость к себе. Себя жалеть низко, но не жалеть невыносимо вовсе. Она беззвучно присела на стул. Сколько это еще продлится, ее жизнь увязла в темной и опостылевшей комнате, и снова эта «комната». Так ненавидеть это место, и так желать уснуть, закрыть веки и забыться, потеряв контроль над временем. Еще одна потеря…
Очнулась она от легкого прикосновения к руке. Сон покинул ее слабое тело, и хотя она не спала вторые сутки, взгляд, как и прежде, оставался живым.
— Воды, – едва услышала она. Голос прозвучал тихо, еле слышно, не долетев до блеклых стен комнаты. Голос старика, как и все здесь, она выносила с трудом. Она больше не любила себя — не было причин не любить, но и любить тоже… Ведь люди любят себя, с нежностью отдаются этому чувству и оберегают его. До недавнего времени так было и с ней, но отныне все переменилось. Она напоила больного водой, и снова вернулась на свое место. Стул, молча, принял ее ношу. В ней больше не осталось себя. Глубоко вздохнув, она поплыла по волнам безудержных мыслей. Смирение – вот тот оплот, что она воздвигнет в своей душе. Больной умирает, оставляя долги и осень, уже успевшую выморозить мостовую в центре города. Да, ему было за что мстить, прожигателю жизни, баловню фортуны, губителю судеб, и это еще далеко не весь список его многочисленных «побед». Но какая ирония умереть нищим, в глубоком одиночестве, с посмертным подарком — безликой племянницей. Кто знал ее в этом городе, кто был близок, и кто мог вспомнить, если бы ее не стало? Никто, лишь случайные знакомые и бродячие собаки. Она в городе уже больше полугода — незаметно мелькает на улицах Лондона, перебегает их, пугаясь лошадей, да что лошадей, людей, больших и маленьких, всех… Одни дети радовали ее взор, безобидные создания, наделенные светлой душой и чистыми помыслами.
Полночь приходила к ней всегда через окно. Вот и сегодня в нем повис неяркий, но уже почти налитой шар, а значит, до полнолуния оставалась ночь. Как медленно тянется время и как одиноко. Но разве об этом можно думать? Нельзя, равно, как и нельзя думать о будущем, о страхе, и о лечебнице в шотландской глуши, да и стоит ли думать вовсе… Мысли ее теперь такие же враги, как и кредиторы больного, только напоминали о себе значительно чаще. Если бы она могла вернуть время… Но сколько можно бичевать себя этим. Ей вдруг вспомнилось раннее утро в Полмонте – больничные койки не располагали к долгому сну, и уже в предрассветную пору она была на ногах. Вот и в то утро, вдыхая ароматы сочных трав, заслушиваясь пеньем неспокойных птиц, ее тянуло оставить этот мир; душой, полной отчаяния, хотелось взмыть вверх, к недосягаемым высотам и белым облакам пустоты. Избавить себя от страданий – вот что могло стать лучшим лекарством для ее больной души. Но так и не стало. Она не нашла в себе сил выпить его, набрать полные воздуха легкие, и закрыть свои глаза…
Утро было таким же тихим, как и ночь. В этой части города одна бедность была сильней тишины. Ее сил хватило на то, чтобы умыть свое уставшее лицо и шею, и поправить съехавшее за ночь одеяло больного. Еды не осталось. За два прошедших дня она не ела ничего, кроме хлеба, а больного поила теплым молоком. Деньги, лежавшие в ее кармане, были тщательным образом отсчитаны на похороны старика. Она грустно улыбнулась. Кто и выигрывал в этой комнате, так это он… Его лицо уже отмечено смертью, и он скоро избавится от земного бремени. Его похоронят, и он больше не будет скитаться по миру в поисках синей птицы. Она еще раз осмотрела больного. Тот мирно спал на узкой кровати, но что-то в высушенных чертах его лица выдавало его подлинные муки, с той лишь разницей, что его муки имели право на жизнь, а ее – нет. Она была в этом уверена так же твердо, как и в том, что ноябрь в этом году выдался холоднее, нежели в прошлом.