Тишину комнаты нарушил шум подъехавшей кареты – кто-то заблудился или случайно забрел в сей забытый Богом район. Людям здесь нечасто доводилось видеть такую немыслимую роскошь, как лошадей. Кроме собак и крыс местных детишек могли развеселить разве что черные вороны, снующие по крышам домов. Она подошла к окну. У дома стояла карета, и пара норовистых лошадок нетерпеливо перебирала передними. Она уже решилась на то, чтобы открыть окно, и впустить холодный воздух в комнату, только бы приблизить себя к этим по-настоящему сказочным животным, как раздался стук в дверь. Мари, хозяйка, сдающая комнаты, не получив ответа, с шумом распахнула дверь и поспешно вошла.
— Доброе утро, мисс. К вам посетитель.
Но как же так, чуть свет, и все повторяется сызнова?.. Какой в этом прок? Что можно забрать у человека, у которого боле ничего нет? Право, как же она боялась этих визитеров. Она не хотела больше никого слышать и видеть. Что могло еще произойти? В тот же час она вспомнила их всех, на первых порах поддельно вежливых, затем изысканно развязных, а после и вовсе равнодушных. Равнодушие – его она боялась сильнее прочего, с недавних пор оно жило в этой комнате, с ней и больным, росло и крепло, и грозило пережить их двоих.
— Джентльмен не назвал своего имени. И не представил визитки… — Мари смущенно пожала плечами. Об этом не могло быть и речи. Представляться… Кому? Может быть ей, или умирающему старцу? От всего этого хотелось смеяться в лицо взволнованной женщине.
— Он настаивает на визите.
Мари хотела что-то добавить, но в дверях уже показался незнакомый силуэт. Коридор не освещался, и рано утром, впрочем, как и в любое другое время дня, было трудно увидеть кого-либо, пока тот не входил в комнату. Силуэт не спешил принять человеческое обличие, но и не медлил, а лишь резко прервал свой путь у двери.
— Спасибо, Мари. Прошу, оставьте нас.
Мари беззвучно покинула комнату. И даже не зная участи своих жильцов, она все понимала, но, увы, не могла ничего изменить… В этом месте все то и делали, что перебирали свои горести и несчастья. Казалось, что все лишенные радости люди собрались в этом доме, на этой улице, и ждали своего часа. Силуэт на миг исчез, пропуская хозяйку, и снова появился в дверях. Это был не один из них. Даже не видя его лица, ей было ясно – перед ней кто-то другой, но от этого ее сердце с каждым ударом билось быстрее, а удары становились все сильней и сильней. Однако она по-прежнему оставалась на своем месте, возле стула, держась одной рукой за потертую спинку друга ее безотрадных ночей. Она не проронила ни слова, ей были безразличны существующие в чуждом мире условности, нормы приличия и правила этикета, оказавшиеся слишком некстати в ее теперешнем положении. Она позволила себе малое, и этого у нее никто не мог отнять. Мужчина молчал. Это был мужчина, в этом у нее не было сомнений. Он был высок, но только это и можно было увидеть в проеме двери. Он еще какое-то мгновение оставался невидимым, после чего сделал решительный шаг и вошел в "ее" комнату.
На свете бывают люди, которые встречаются далеко не каждый день. Они оказываются в необычных местах и при особых обстоятельствах; они могут пройти по безлюдной улице в дождливый, ветреный день, но и тогда привлекут ваше внимание. Подобное происходит нечасто, когда человек, его незаурядные черты и характерное выражение лица, весь его самобытный вид выдают в нем нечто значительное и сильное. Таким предстал перед ней утренний незнакомец, который ко всему прочему был весьма необычен, и на контрасте с обстановкой комнаты резал глаза, да так, что было больно смотреть. Дорогой костюм и шляпа в руках, начищенная обувь, цепь от золотых часов и галстук, каждая мелочь, каждый изгиб – все выдавало в нем если не аристократа, то истинного джентльмена. Она могла бы подумать, что он ошибся комнатой, а то и вовсе улицей, но его глаза говорили обратное. Неизвестный гость попал по назначению, и именно эту комнату он искал. Только сейчас она увидела их цвет — черный, в тусклом свете комнаты сами глаза и представили своего хозяина. Она решила не говорить первой. Этого она ему не подарит. Она не будет просить, ведь он все равно уже ничего не изменит, а значит, можно просто молчать.
— Он еще жив… – это не был вопрос, скорее утверждение, высказанное вслух, и даже не адресованное ей. Он прошел ближе к кровати и уставился на старика. Она продолжала ждать. Необратимость их бытия была ему неподвластна. Единственное, что он еще мог, это ответить "за что". Но так ли это важно, решит ли это ее проблемы, спасет ли от неминуемых несчастий… Нет, не спасет. Она опустилась на свой стул.