Если бы он спросил, я бы рассказала, что все это из-за того, что Альвус не только мой сын, он также ЕГО сын. Мы зовем его Ареэратус, Бог Кровавого Безумия. Именно ему воины посвящают свои дары, когда хотят завоевать ратную славу. При этом они отрекаются от всего остального: от будущих богатств, от семьи, от своей жизни. Кровавое Безумие может настигнуть их в любой момент. Оно заставляет поступать необдуманно, совершать ошибки и под конец, когда все вокруг будет разрушено, оно вытянет все из воина все силы. Мало кто возносит молитвы этому богу, однако и тех, кто не ценит свою жизнь, хватает. Альвусу, как сын Ареэратуса, умеет контролировать Кровавое Безумие, однако он сам не замечает, как люди, которые долго общаются с ним, перенимают эту заразу. Леонхард не боится сумасшествия, в его положении оно неизбежно. Малисса никогда не была воином и вряд ли держала в руке что-то более походе на оружие, чем столовый нож. Джаэль неплохо владел луком и кинжалом. Кровавое Безумие незаметно пустило корни в его душе и заставило напасть на Альвуса. Вот только боюсь, что моему сыну было все равно. Он с детства любил необычные игрушки, но, когда они ломались, тут же терял к ним интерес.
Она замолчала, а я задумалась. Значит, Джаэль Линел был тем, кого у нас бы назвали «ренегат», ведь он проживал на территории Гримора добровольно. Впрочем, в нынешнее время тем же самым словом можно назвать и меня: последнее время общественное мнение ожесточило свое сердце на этот счет.
Но это не важно, ведь Бригитта пыталась рассказать мне вовсе не историю Джаэль Линела, она хотела поведать о собственном сыне. И слова ее во многом противоречили тому, что мне говорил Леонхард. Подумав, я решала, что сведений о противнике много не бывает, и потому коротко спросила демонессу:
-Как?
-Обыкновенно. Так же, как это происходит у всех: он вышел из моего чрева, - понятливо ответила она. - Для того чтобы попасться на глаза какому-нибудь богу достаточно посетить Пантеон. Мне было тринадцать лет, когда мой отец, достаточно зажиточный крестьянин, накопил денег, чтобы навестить столицу и продать в ней свой урожай. Меня он взял с собой, чтобы я помогала ему стеречь товар, пока он договаривается с нужным людьми. После удачного завершения сделки, благодаря которой отец стал еще богаче, в благодарность за помощь он решил показать мне Пантеон. Вряд ли он, конечно, думал, что из-за необычного цвета волос Бог Крови положит на меня глаз. Однако отец мог бы поторговаться подольше, прежде чем продать меня храмовникам. Привыкать пришлось недолго, разве что от некоторых старых привычек я избавлялась с трудом.
Спустя год обучения я стала младшей жрицей. К шестнадцати годам я была главной в храме Бога Крови и Ареэратус впервые пришел ко мне. В восемнадцать я уже была беременна его ребенком. И нет, я не жалею, что родила ему Альвуса. Больше всего меня печалит, что его отец приходит ко мне до сих пор. Они выбрасывают игрушки, которые ломаются, но те, что сумели уцелеть, занимают почетное место на подушке рядом с ними.
Она была слишком многословна. Поэтому я задала главный вопрос:
-Зачем?
-Мне жаль тебя. Не морщись. Эта жалость вызвана не твоей личностью или тем положением, в котором ты оказалась. Она вызвана знанием того, кем является мой сын. Я не знаю, чем ты заинтересовала его, но старайся остерегаться слишком пристального внимания с его стороны. У них маленький диапазон эмоций, но очень сильная привязчивость. Если ты не будешь осторожна, он будет контролировать тебя день и ночь, пока не выпьет твои силы до конца. Все же от чудовища могло родиться только такое же чудовище.
Не прощаясь, Бригитта развернулась и ушла, оставив меня в замешательстве. Леонхард говорил о своем друге как о том, кто нуждается в защите. Мать Гартерна в открытую назвала своего сына чудовищем. Оба этих мнения показались мне достаточно странными. Я не могла представить хозяина, которому требуется опека, однако и на бездушного монстра он также не походил. Астархи не пытал меня до полусмерти, лишь ради того, чтобы посмотреть на мое лицо, искаженное от боли. Он не заставлял меня носить те унизительные тряпки, прикрывающие только срамные места, которые носило большинство светлых рабов. Он даже не надел на меня магический ошейник и не оставил безоружной.
Я с тихим звуком вытащила свой клинок из ножен наполовину. На его гладкой серебристой поверхности отразился лишь мой глаз, и я приняла очередное решение. Составлять мнения об Альвусе астархи диас Гартерне я буду, основываясь на своих собственных наблюдениях, ибо мнение других людей предвзято. Тем более, что они оба темные.