Выбрать главу

Лили дождалась, пока поезд не вышел из туннеля и не помчался между рваными краями северных пригородов. Потом вблизи Йонкерса скорость снизилась, тогда Лили встала со своего места и медленно проследовала по вагону. Когда она проходила мимо мистера Грайса, вагон качнулся, и ее легкая рука легла на спинку Грайсова кресла, всполошив сидящего. Он вскочил с простодушным лицом, которое как будто окунули в пурпур, даже красноватый оттенок бороды, казалось, стал сочнее. Поезд качнулся снова, почти бросив мисс Барт в его объятия.

Она со смехом выскользнула из его рук и отступила, но он был уже окутан запахом ее платья, а его плечо еще помнило ее беглое прикосновение.

— О, мистер Грайс, это вы? Извините, я пыталась найти проводника и попросить чаю.

Лили протянула руку, а поезд заспешил опять. Они стояли в проходе, обмениваясь репликами. Да, он едет в Белломонт. Ему сказали, что она будет там, — он снова покраснел, признаваясь в этом. И он пробудет там целую неделю? Как восхитительно!

Но в этот момент один или два запоздалых пассажира ворвались в вагон, и Лили пришлось отступить на свое место.

— Рядом со мной есть свободное сиденье, — сказала она, не глядя на мистера Грайса, и тот с величайшим смущением преуспел в непростом начинании: транспортировать себя и свой багаж поближе к ней. — А вот и проводник, и, наверное, мы сможем выпить чаю.

Она подозвала проводника, и в мгновение ока, с легкостью, с которой, казалось, исполнялись все ее желания, между сиденьями возник столик, и она помогла мистеру Грайсу избавиться от бремени имущества, отправив под этот столик поклажу.

Когда накрыли к чаю, он с тихим восторгом наблюдал за ее руками, порхающими над подносом, волшебно прекрасными и изысканными, в отличие от грубого фарфора и ломтей хлеба. Мистер Грайс поражался, как человек может с такой невозмутимой легкостью решить трудную задачу разливания чая на людях в трясущемся вагоне. Он никогда не осмелился бы заказать чаю сам, чтобы, не дай бог, не привлечь внимания попутчиков, и сейчас, под спасительной сенью ее привлекательности, потягивал чернильный напиток с восхитительным волнением.

Губы Лили еще хранили аромат черного чая из запасов Селдена, и она не испытывала желания окунуть их в железнодорожное пойло, казавшееся ее спутнику нектаром, но, справедливо рассудив, что одна из прелестей чаепития — это совместность ритуала, Лили чуточку отпила и, дабы нанести последний штрих на картину, которую лицезрел мистер Грайс, улыбнулась ему поверх чашки, поднесенной к губам.

— По вкусу ли вам, не слишком крепко получилось? — заботливо спросила она, и он ответил с энтузиазмом, что никогда не пил такого вкусного чая.

— Осмелюсь сказать, что это правда, — откликнулась Лили, и ее воображение распалилось от мысли, что мистер Грайс, изведавший глубину самого утонченного сибаритства, возможно, впервые путешествует наедине с красивой женщиной.

Ее поразила мысль, соразмерная откровению, что она могла бы стать инструментом его инициации. Другие девушки не сумеют управлять им. Они принялись бы преувеличивать новизну приключения, пытаясь заставить его чувствовать себя изюминкой в пироге авантюры. Но методы Лили были более тонкими. Она вспомнила, что ее двоюродный брат Джек Степни когда-то определил мистера Грайса как молодого человека, обещавшего маме никогда не выходить на улицу в дождь без галош. Руководствуясь этой подсказкой, Лили решила придать сцене уютную домашнюю атмосферу, в надежде, что ее спутник не сочтет, будто совершает нечто неосмотрительное или непривычное, а станет думать о преимуществах путешествия с компаньоном, который всегда подаст ему чай в поезде.

Но несмотря на все ее усилия, беседа истощилась, когда поднос унесли, и ей пришлось отметить новые свидетельства ограниченности мистера Грайса. И дело не в том, что у него не было воображения, но он обладал ментальной склонностью не различать на вкус вагонный чай и нектар. Однако еще оставалась тема для беседы, на которую можно было положиться, последняя пружина, чтобы привести эту примитивную машину в действие. Лили пока не касалась ее, держа в запасе как последний ресурс и полагаясь на искусство возбуждать иные чувства, но по мере того, как устойчивое выражение скуки поползло по его честному лицу, она поняла, что пора прибегнуть к мерам чрезвычайным.