Нам придется признать, что увеличение свободного времени приведет, соответственно, к увеличению душевных расстройств — скажем, к скуке, беспокойству, тоске, общей усталости, — что так свойственно праздным классам и сегодня, и в прошлые времена.
Еще одним результатом праздности, если ее будет сопровождать более или менее высокий стандарт жизни, станет возросший интерес к тому, что представляет собой рабочий класс с точки зрения его сексуальной природы. Любовь во всей ее сложности и роскоши расцветет в обществе сытых и не занятых работой людей. Почитайте литературу, написанную для праздных классов, и сравните ее с популярной литературой для рабочих. Сравните «Принцессу Клевскую» с «Путем паломника», Пруста с Чарлзом Гарвисом, «Троила и Крессиду» Чосера с балладами. Сразу же становится ясно, что праздные классы всегда с большим и, так сказать, более профессиональным интересом, чем работающие люди, относились к любви. Нельзя много работать и разыгрывать искусные любовные интриги. А ведь любовь, во всяком случае в том виде, в каком ее представляют неработающие женщины, это своего рода полноценная работа. Она требует и много свободного времени, и много сил. А ведь как раз их сейчас не хватает работающему человеку. Если же уменьшить количество часов, отдаваемых работе, у него будет и то, и другое.
Если завтра или спустя лет сорок всем людям, а не единицам, предоставится возможность вести праздную жизнь, результаты, насколько я понимаю, будут таковы: будет невероятная потребность в росте числа таких убийц времени и заменителей мысли, как газеты, фильмы, романы, дешевые средства связи и беспроводные телефоны; говоря в более общих терминах, возрастет потребность в спорте и искусстве. Увеличится интерес к искусству любви. И огромное количество людей, до сих пор свободных от душевных и нравственных проблем, ощутят влияние скуки, депрессии и общего неудовлетворения жизнью.
Собственно, если людей будут воспитывать, как сегодня, то большая часть если не посвятит свой досуг пороку, то уж точно глупостям, ерунде и, что еще хуже, прекрасно это осознавая.
Льву Толстому идея всеобщего досуга казалась нелепой и даже вредной. А социальных реформаторов, которым покоя не давал идеал в виде всеобщей праздности, он и вовсе считал сумасшедшими. Они, эти социальные реформаторы, хотели превратить всех людей в подобие богатых городских бездельников, среди которых Толстой провел свою юность и которых откровенно презирал. Он рассматривал их как заговорщиков против благополучия человечества.
Толстому казалось важным не то, что работающие должны иметь больше свободного времени, а то, что неработающие должны работать. Для него общественным идеалом был труд. Он хотел, чтобы все люди жили на земле и кормили себя тем, что сами выращивали бы на полях. Сочинители Утопий любят предвещать времена, когда люди покончат с натуральной едой и будут питаться чем-то синтезированным; а для Толстого эта мысль была отвратительна. И пусть он прав, пророки синтетической еды, вероятно, умеют предвидеть лучше него. Человечество, похоже, становится все более урбанизированным и не стремится пополнять ряды крестьян. Однако это не наша проблема. Нас интересует здесь отношение Толстого к праздности.
Нелюбовь Толстого к праздности исходила из его собственного опыта праздной юности и наблюдений за другими богатыми и праздными мужчинами и женщинами. Он делал вывод, что праздность, скорее, проклятие, чем благословение. Трудно, посещая Монте-Карло и другие земные райские места для бездельников, не согласиться с ним. Немногие могут работать, не будучи принуждаемы к этому. Праздность полезна для тех, кто желает, надо это или не надо, выполнять умственную работу. В обществе, состоящем исключительно из таких людей, праздность в самом деле будет благословением. Но такого общества никогда не было и, похоже, не будет в ближайшее время. Если вообще когда-нибудь будет…