«И вы даже не сменили свою униформу!»
Он посмотрел вниз и опять принялся за свое.
"Все в порядке! " — жизнерадостно сказал он.
«Гости будут здесь с минуты на минуту. Отправляйтесь в свою комнату. Там для вас Вилликинс приготовил ванну и одежду. Займитесь собой…»
«Забавно до чертиков!»
Бодряк погрузился в ванну с теплой водой и розовым одеколоном. Затем насухо вытерся и поглядел на одежду, лежавшую на кровати.
Одежда была сшита лучшим портным города. У Сибил Рэмкин было щедрое сердце. Она была женщиной, жаждущей всего возможного и доступного.
Костюм был пурпурно-синего цвета, с кружевами на обшлагах и воротнике. Он был вершиной моды, если можно так выразиться. Сибил Рэмкин желала, чтобы Бодряк вошел в светское общество. Она никогда об этом не говорила, но он знал, что она думает, что он слишком хорош для полицейского.
В полном неведении он уставился на костюм. Прежде ему не приходилось носить костюм. Когда он был ребенком, то одевал любые имевшиеся тряпки, которые позднее сменили кожаные бриджи и кольчуга Дозорного — удобная и практичная одежда.
Вместе с костюмом лежала шляпа. Она была украшена жемчугом. Бодряку никогда прежде не доводилось носить головной убор, который бы не был откован из металла. Туфли были длинные, с острыми концами.
Он всегда носил летом сандалии, а зимой традиционные дешевые сапоги.
Капитан Бодряк ухитрился стать офицером. Но он совсем не был уверен, что сможет стать джентльменом. Облачение в костюм очевидно было частью этого…
Гости прибывали. Он мог слышать у подъезда шум карет и тарахтенье портшезов. Он выглянул в окно. Авеню Коронации возвышалась над остальным Морпорком и давала не имеющий себе равных обзор, впрочем если это было вам необходимо в былые времена. Дворец Патриция стоял темной громадой в сумерках, с одним светящимся окном наверху. Он являлся центром хорошо освещенного места, по мере удаления от которого становилось все темнее и темнее, и вы попадали в те районы города, где не зажигались свечи, ибо зачем понапрасну тратиться. Вокруг Карьерного переулка сиял красный свет факелов… ах да, Новый Год Троллей, понятно. Над зданием Магии Высокой Энергии В Невиданном Университете висело слабое зарево.
Бодряк мог бы арестовать всех чародеев по подозрению, что они чертовски умны, хоть бы и на половину. Но больше всего огней можно было видеть вокруг «Канатов и Ножниц», той части города, которую люди вроде капитана Бодряка именовали не иначе как «городок».
«Сэмюэль!»
Бодряк, как сумел, завязал галстук. Ему доводилось видеть троллей, гномов и драконов, но сейчас ему предстояло встретить совершенно новый вид существ. Богачей.
Всегда трудно вспомнить каким выглядел мир по прошествии того, что ее мать деликатно называла определенным положением.
Например она помнила увиденные запахи. Реальные улицы и дома… они там конечно присутствовали, но только как на сером однотонном фоне выделяются звуки и, да-да, запахи, полыхающие как блистающие линии… цветного огня и клубов … цветного дыма.
Это было точкой, сутью всего происходящего. Это было там, где все это разбивалось вдребезги. А после не было подходящих слов для того, чтобы вы смогли отчетливо, хоть на миг, увидеть восьмой цвет, а затем описывали его в семицветном мире. Это было бы… «нечто зеленовато-пурпурное».
Между двумя состояниями не было полного пересечения.
Иногда, хотя и не очень часто, Любимица думала, что она счастлива от возможности видеть оба мира. И всегда бывали двадцать минут после Изменения, когда все чувства были усилены так, что мир вспыхивал во всем чувственном спектре как радуга.
Существовали разновидности оборотней. Некоторые люди вынуждены были бриться каждый час и носить шляпу, чтобы скрыть уши. Они могли сойти за почти нормальных.
Но без сомнения она всегда могла их распознать. В толпе, на запруженной улице оборотень всегда мог распознать другого оборотня. В их глазах всегда присутствовало нечто.
Ну и разумеется, если у вас было время, были еще и другие отличия. Оборотни старались жить поодиночке и заниматься работой, при которой не было контакта с животными. Они пользовались духами и часто брились, будучи весьма разборчивыми в еде. И вели дневники лунных фаз, с аккуратными пометками красными чернилами.
Это было не жизнью — быть оборотнем в деревне. Глупые цыплята терялись, а вы были подозреваемым номер один. Каждый мог подтвердить, что в городе жилось лучше.
Это было превозмогающим все и вся.
Любимице доводилось видеть долгие часы существования улицы Вязов, протекавшие за один час. Страх налетчика… был тускло-оранжевой линией. След Морковки был расплывающимся бледно-зеленым облачком, с окантовкой, которая подтверждала, что он слегка обеспокоен; там присутствовали еще дополнительные оттенки старой кожи и блестящей стали.
Многочисленные следы, слабые или сильные, пересекали улицу вдоль и поперек.
Был еще один след, пахнувший как старый обгаженный ковер.
«Ты, сука.» — раздался голос, обращавшийся к ней.
Она повернула голову. Гаспод выглядел не лучшим образом, даже с собачьей точки зрения, разве что был окружен облаком неописуемых ароматов. «Ах, это ты.»
«Вер-р-р-но.» — сказал Гаспод, лихорадочно почесываясь.
Он с надеждой взглянул на нее. «Только попросить, понимаете, получить это прямо сейчас, глядя на положение вещей, во спасение души, если она существует, но как я полагаю, для меня нет ни малейшего шанса нюхнуть…»
«Ни единого.»
«Только спросить. Не в обиду будь сказано.»
Любимица наморщила морду.
«Как ты умудряешься так смердеть? Я думала, что ты воняешь, пребывая в человечьем обличьи, но сейчас…»
Гаспод возгордился.
«А как же, порожденье.» — сказал он. — «этого и не происходит. Я должен был над этим работать. Если бы ты была настоящей собакой, то это было бы похоже на состояние после бритья. Между прочим, тебе нужен ошейник, мисс. Никто не тронет тебя, если на тебе одет ошейник.»
«Благодарю.»
Гаспод казалось над чем-то размышлял.
«Э…ты же не будешь разрывать сердца.»
«Вопреки всему мне этого хочется.» — сказал Любимица.