«Фред?»
«Да, Валет?»
«Тебе не показалось ничего знакомым?»
«Знаю, что ты имеешь в виду.»
Валет неуклюже заерзал.
"Тебе стоило бы выругать ее за то, что она без униформы. " — сказал он.
«Как-то неудобно.»
«Если я бы здесь пробежал без одежды, ты бы оштрафовал меня на полдоллара за появление неподобающе одетым…»
«Вот полдоллара, Валет. А сейчас заглохни.»
Лорд Ветинари взором подозвал их к себе. Там на углу стоял еще один стражник, одно из тех громадных существ…
"Вы по-прежнему в порядке, ваша светлость? " — сказал Валет.
«Кто этот джентльмен?»
Тот проследил за взглядом Патриция.
«Это Осколок, тролль, сэр.»
«Почему он так сидит?»
«Он размышляет, сэр.»
«Он не шевелится уже довольно долго.»
«Он медленно думает.»
Осколок встал. Было что-то грандиозное в способе, которым он это совершил, как-будто какой-то участок могучего континента начинает тектоническое движение, которое должно закончиться устрашающим творением необозримой горной гряды, заставляющей людей остановиться и залюбоваться. никто из зрителей не имел должного опыта в наблюдении за строительством гор, но сейчас они получили определенное представление, на что это похоже: весьма похоже на то, как встает Осколок с погнутым топором Жвачки в руке.
"Но глубоко, иногда. " — сказал Валет, ища глазами пути возможного бегства.
Тролль недоуменно уставился на толпу, не понимая, что они здесь делают. Затем, размахивая руками, он начал движение вперед.
"Констебль Осколок… э… если вы… " — отважился Двоеточие.
Осколок игнорировал его. Он двигался достаточно быстро, с той обманчивой неспешностью текущей лавы.
Он достиг стены и сшиб ее со своего пути.
"Кто-нибудь давал ему серу? " — спросил Валет.
Двоеточие оглянулся на стражников. «Младший констебль Боксит! Младший констебль Угольнолицый! Арестуйте констебля Осколка!»
Два тролля вначале взглянули на удаляющуюся спину Осколка, затем друг на друга, и наконец на сержанта Двоеточие.
Боксит принялся отдавать честь.
«Разрешите получить увольнительную, чтобы почтить похороны бабушки, сэр.»
«Зачем?»
«Или она или я, сержант.»
"Мы лучше решимся на то, чтобы поотшибали наши глупые головы. " — сказал Угольнолицый, мыслящий менее околично.
Вспыхнула спичка. Свет ее, отразившись от канализационных труб, был подобен вспышке новой.
Бодряк подкурил сигару, а затем разжег лампу.
«Доктор Крест?»
Глава Убийц замер.
"Здесь также капрал Морковка с самострелом. " — сказал капитан. — «Я не уверен, что он им воспользуется. Он — хороший человек. Он думает, что каждый человек — хороший. Я — нет! Я полагаю, что вы — скверный и надоедливый. А сейчас, доктор, у вас было время подумать, вы же разумный человек… Что же вы делали здесь внизу, пожалуйста? Вряд ли вы прибыли посмотреть бренные останки юного Эдварда, ибо наш капрал Валет отнес тело в морг Дозора сегодня утром, возможно лишив его по дороге некоторых принадлежавших тому ценностей, но просто так всегда действует Валет. У него преступное мышление, у нашего Валета. Но я скажу это для него: У него никогда не было преступной души.»
"Я надеюсь, что он смыл клоунский грим с бедного парня.
Дорогой мой! Вы его использовали, не так ли? Он убил бедного Фасольку, а затем забрал гоннилду и находился здесь, когда та поразила Заложи-Молоток, он даже оставил пряди из парика Фасольки в кустах, и только когда он сумел покончить с прекрасными советами, как-то донести на самого себя, вы убили его. Самое интересное, что юный Эдвард не мог быть тем человеком, который сидел на Башне. Не мог, потому что получил удар прямо в сердце и все такое прочее. Я знаю, что быть мертвым не всегда является препятствием для тихих удовольствий в этом городе, но не думаю, что юный Эдвард мог встать и сделать многое."
"Клочок одежды был прекрасной уликой. Но знаете, я никогда не верил в эту чепуху — отпечатки ног на клумбе, говорящие пуговицы и тому подобное. Люди думают, что улики помогают расследованию. Отнюдь нет. Расследование — это удача и прилежание, в большинстве случаев. Но огромное число людей верит в это. Я полагаю, что он мертв… ну… не менее двух дней, здесь внизу прохладно и уютно… вы могли вытащить его наверх, готов присягнуться, что вы сумели обмануть людей, кто близко не приглядывался, ведь он был привязан к бревну, а вы получили человека, стрелявшего в Патриция. Вы полагали, что после этого случая половина города будет сражаться с другой, готов присягнуться.
Сколько еще смертей последовало бы. Был бы удивлен, если бы вы уцелели. " Он на миг замолк. «Вы так по-прежнему ничего не сказали.»
"Вы не имеете представления. " — сказал Крест.
«Да?»
«С'Мерть был прав. Он был сумасшедшим, но он был прав.»
"В чем, доктор Крест? " — спросил Бодряк.
И тут Убийца скрылся, нырнув в тень.
"Ну нет. " — сказал Бодряк.
Эхо разнесло шепот по всей искусственной пещере.
«Капитан Бодряк? первое, что учит хороший Убийца…»
Раздался громоподобный взрыв и лампа разлетелась вдребезги.
«… никогда не стоять близко к свету.»
Бодряк грохнулся на пол и откатился в сторону. Следующий выстрел ударил в футе от него, взметнув брызги холодной воды.
Под ним тоже была вода.
Анк поднялся и, в соответствии с законами более древними чем законы горда, вода отыскала путь назад в туннели.
"Морковка. " — прошептал Бодряк.
"Да? " — голос донесся откуда-то из кромешной тьмы справа от него.
«Я ничего не могу разглядеть. Я потерял светильник, эту чертову лампу.»
«Я чувствую, что вода прибывает.»
"Мы… " — начал Бодряк и остановился, мысленно представив Креста, целящегося на донесшийся шум. Я должен подстрелить его первым, подумал он. Он — убийца!
Ему пришлось немного приподняться, чтобы уберечь лицо от прибывающей воды.
Тут он услышал негромкий всплеск. Крест направлялся к ним.
Чиркнула спичка и возник свет. Крест зажег фонарь, и в ореоле света Бодряк увидел тощую фигуру, сжимавшую в другой руке гоннилду.
Что-то забытое, выученное Бодряком в молодости в страже, всплыло в памяти. Если вы вынуждены смотреть вдоль древка стрелы с неправильного конца, если человек держит вас на мушке исключительно из милости, то остается надеяться изо всех сил, что это злой человек. Потому что зло это власть, власть над людьми, и они хотят видеть вас в страхе. Они хотят знать, что ты должен умереть. И потому они будут говорить. Они будут злорадствовать.