После пяти минут наблюдения клетчатый старик в очередной раз спросил что-то у Кривуленции, после чего у нее сделалось особенно мрачное лицо. Резким жестом она позвала к себе Капитолину. Та рванулась с места, выслушала приказание и вернулась к телевизору.
- Внимание, народ! Сейчас будем смотреть новости! Точно также соблюдая тишину и спокойствие! - продекламировала она торжественно.
Редко-редко телевизор включали без видеомагнитофона, и только на первую программу, где не могло быть абсолютно ничего сомнительного. Такие моменты Кривуленция откровенно не любила, независимо от того, что передавали в это время: новости, интервью или репортажи, и старалась всячески препятствовать такому "живому" доступу больных к миру. На робкие вопросы Капитолины всегда был готов решительный ответ:"Не стоит давать повода для разговоров". Но сейчас, видно, Кривуленция должна была доказать высокой комиссии, что обитатели больницы могут легко получать доступ к средствам массовой информации, и, скрепя сердце, дала Капитолине "добро".
По первой как раз шел выпуск новостей. Планы выполнялись и перевыполнялись, уровни повышались, а сроки неуклонно сокращались. Женька зачарованно смотрела на экран. Там были живые люди - в нормальной одежде разных цветов и фасонов, - они громко говорили, смеялись и гуляли по улицам городов. А вдруг случайно покажут Димку? Идет он себе спокойно в библиотеку, а на улице стоит журналистка, прохожим вопросы задает... А что вы думаете, Дмитрий Николаевич, по поводу последних решений? И Дмитрий Николаевич крупным планом...
Вдруг в зале ахнули: на экране возникли знакомые лица - те самые, что маячили сейчас за стеклом. Мрачный старик, негр, еще какие-то в темных костюмах с галстуками медленно спускались по широким ступеням, вокруг суетилась пара журналистов с камерами и микрофонами. Диктор сообщил, что в город прибыла высокая делегация с дружеским визитом. У Капитолины задрожали губы, испуганным домиком поднялись брови: что делать? Выключить? Оставить? Информация явно из тех, что больным смотреть не рекомендуется... Она выразительно смотрела на Кривуленцию, но та, как назло, была занята разговором со стариком и не замечала происходящего безобразия. А дела пошли еще хуже: журналисты брали у старика интервью, он глядел прямо в зал прозрачными голубыми глазами и рассказывал о своих планах. Правда, доброжелательный баритон диктора, совсем перекрывший английскую речь гостя, не поведал зрителям ничего особенного: налаживание дружественных связей, обмен опытом, посещение музеев и театров, завода и самодеятельного митинга в поддержку безработных Запада.
Пошел сюжет о династии сталеваров, Капитолина судорожно вздохнула. Может, Кривуленция вообще ничего не заметила и ситуацию можно не обсуждать? Больные, вроде бы, сидят спокойно, смотрят равнодушно, ничего они такого и не увидели. Комиссия двинулась, наконец-то, дальше. На всякий случай Капитолина поскорей включила пленку со звериным фильмом. До конца оставалось досмотреть совсем немного, и вскоре больные были отпущены на продолжение хозяйственных работ.
х х х
Вечером Серафима была приятно поражена тишиной, наступившей в палатах сразу после отбоя. Никто не слонялся по коридорам, не торчал в умывалке, не жаловался на головную боль. Было хорошо известно, что после произведения необходимых записей в журнале Серафима отправляется дрыхнуть в подсобку и только изредка, когда надо отправлять в лабораторию ночную серию анализов, проходит по коридору, тяжело вздыхая и хлопая сонными глазами.
В палатах же сна не было ни в одном глазу. Каждому хотелось рассказать об увиденном и обменяться мнениями насчет коснувшихся их событий. Ведь какие, оказывается, важные птицы залетели в их убогие стены! И что из этого следует? Высказывались самые разнообразные предположения.
- Нас теперь расформируют! Разгонят по другим таким же заведениям, вещала звенящим шопотом Софка, подпрыгивая от волнения на кровати. - Эти иностранцы, они же все разнюхали, все прошпионили, и теперь больницу придется закрыть. Кабониха говорила, будут сортировать по характеристикам. У кого очень хорошие, могут даже отпустить. А у кого совсем плохие - ррраз и в Кардиналку!
- Хватит тебе каркать, - буркнула из своего угла Раиса. - Кто их видел, наши характеристики? Откуда тебе вообще известно, что на тебя есть характеристика и что именно там про тебя написано? Может, ты и диагноз свой наверняка знаешь, если такая умная? Да и вообще - кто будет из-за каких-то там делегатов-депутатов такое здоровенное заведение закрывать?
- Каких-то! Сама ты какая-то! - шипела Софка возбужденно. - Ты по-английски-то понимаешь? Нет? А вот Оля Баскина закончила английскую школу и она сказала потом мне и Кире Ивановне, что старикан в клетчатом говорил совсем другое, чем нам переводили. Он сказал, что все эти люди, - Софка понизила голос и опасливо покосилась на дверь, - важные-преважные персоны из мирового общества и они проверяют здесь права. Вот. Так что эти иностранцы могут нам очень даже боком выйти. Правда, Жень?
Женька не ответила. Ей не хотелось ни спорить, ни даже включаться в разговор. Раньше, когда Софка была постоянно обижаема соседками по шестой палате, Женька жалела ее, хотя и сторонилась вечной софкиной боязливой суетливости. А теперь даже и поворачиваться не хотелось туда, где встрепанная Софка восседает на валентининой кровати. Уже прошло почти два месяца, как Валентину забрали в бокс после тяжелой процедуры в кабинете Вадима Сергеевича, и не осталось никакой надежды на ее возвращение. Особенно ясно это стало после перевода Софки на валино место, и Женька не могла теперь смотреть на нее без неприязни.
Больше всего сейчас Женьке хотелось тишины, чтобы можно было спокойно погрузиться в яркий, красочный и волнущий мир грез - о Димке летом в деревне, о Димке во время их последней встречи, и о димкиной теперешней жизни, которую она на ходу придумывала.