— Ну, чего смотреть, спит, — ответила женщина.
— Перекупался, как бы не захворал.
— А ты кто — отец или дяденька проходящий? Надо было острожить.
Мужчина вздохнул.
В палатке зашуршало, и я насторожился. Детский голос произнес:
— Пап, где ты там? Писать хочу, пап.
Мужчина на четвереньках, как большой неуклюжий зверь, полез в палатку.
Я в темноте почувствовал, что краснею, и возблагодарил судьбу, что не взял с собой Колю…
Позор.
В следующие два дня я обогнал штук пять байдарок и две резиновые надувнушки. Теперь я уже не планировал немедленное нападение на встречных туристов, а спокойно и внимательно их рассматривал.
Вьюна среди них не было.
Енотица оказалась гораздо шире и полноводней Широкой Енотки, и я не удивился, встретив деловито тарахтящую против течения «казанку» с рыбнадзором. Два ражих мужика в тельняшках и резиновых высоких сапогах, в фуражках с «крабами», несмотря на жару.
Я представился, спросил:
— Издалека идете?
— А от самого от озера, — охотно пояснил один, мужик не только ражий, но и рыжий.
— Водохранилища, что ли?
— Эге. Сколько, Егорычев, километров шестьдесят наберется?
Широконосый Егорычев подумал, потом бережно сплюнул в воду и ответил:
— Да наберется. Шестьдесят наберется, если не поболе чуток.
— Туристов встречали?
— Не, — сказал рыжий. — Ни одной лодочки нет. Рановато потому что. Через неделю их тут будет, как грязи. Вот тогда работки нам прибавится, а, Егорычев? Сетки ставят, переметы. Даже острогой по ночам балуются. Да, представь себе, с фонарем.
— Ничего себе туристы, — удивился я.
— А ты как думал? — сказал Егорычев. — Ну, не все, конечно, бывают и порядочные, особенно если кто с бабами. Только ты его отличи сначала, порядочного от браконьера. Э! Все стали ушлые. Бывает, на стоянке высадишься, потрепешься с ним, выпьешь даже — люди как люди. Народ, одним словом. Пролетарии всех стран. А случайно взглядом вокруг поведешь…
— Ну уж случайно, — усмехнулся рыжий.
— Случайно, — упрямо повторил Егорычев. — Случайно глянешь — мать твою! Чешуя вокруг рыбья, понял? С полтинник размером. Ой, не удочкой ловлено… А чего? Тут уж, друг, прости меня, разговор со-овсем другой начинается, да!
— А сейчас, значит, никого?
— Сейчас никого, — подтвердил рыжий. — Хотя, стой-ка, Егорычев, а ведь была лодка-то одна. Помнишь? Ну, за Нотным мысом, помнишь?
Егорычев почесался.
— А, да, — сказал он. — За Нотным мысом ветрели лодку. Было. Верно. Палатка стояла. Правильно. Трое там.
— Енотный, наверное, мыс-то? — спросил я.
— Кто знат? На картах не обозначен, — пожал могучими плечами Егорычев. — Может, конечно, и Енотный, если по речке назван. А только в старину артель там проживала, староверы. Гармоники делали. Может, от этого и мыс так назвали — Нотный.
Я вынул фотографию Вьюна:
— Такого среди тех, на мысу, не приметили?
Мужики усердно попялились на изображение.
— Вроде один похож, а, Сергеич? — спросил Егорычев. — Тот, на руле который. Нет?
— Каком это руле? — сказал Сергеич. — Все трое одинаково веслами махали.
— Рулят ногой, — объяснил Егорычев. — Ну, тот, который сзади сидел.
— А, сзади? Не знаю я, — поморщился Сергеич. — На фото он гладкий, а наш небритый был. Как тут разберешь? Турист бриться не любит. Вот и пойми — тот, не тот… Ты, догоняй, инспектор, на месте виднее. Разберешься, что к чему. Наподдашь как следует — завтра и встретитесь. Осторожно только, если, считаешь, лихие люди. Трое все-таки.
— Учи ученого, — фыркнул Егорычев.
— И поучу, — сурово сказал рыжий Сергеич. — И поучу, и ничего тут нет такого. Опыт, слава богу, имеется. Вон — дроби заряд в себе ношу.
…Люблю этот момент — точного выхода на цель. Рамки задачи суживаются, мысль работает кристально четко и хладнокровно. Ведь все предельно просто: впереди только одна лодка, других нет. И только об этом думаешь. Нужно что? Догнать. Потом выяснить, задержать, обезвредить.
Я несся как проклятый. Если Вьюн успеет дойти до водохранилища раньше меня, задача усложнится намного. Водохранилище большое, с сотней заливов и островов, с десятками проток. И все протоки ведут в Волгу.
Я напряженно вглядывался вперед: важно первому их увидеть. Если они меня засекут, инициатива перейдет к ним. Тогда держись, инспектор Лососев!..
Увидел я их ранним утром. На пригорке стояла нарядная ярко-оранжевая палатка, скорее всего польского производства. Дрожал дымок костерка. Двое на байдарке шли поперек плеса на противоположную сторону реки, вероятно, на утреннюю зорьку. Один, стало быть, остался в лагере. Удача!
И снова я оставил свою лодку метрах в двухстах, леском прокрался к их стоянке и неторопливо, обленившимся дачником, вышел к палатке.
Мужчина в плавках сидел на крутом берегу, свесив ноги. Меня он не замечал, старательно чистил рыбу. Нож маленький, перочинный. Это хорошо. У костра валялся туристский топорик. Я отодвинул его ногой в траву.
— Здравствуйте, — сказал я.
Мужчина — а вернее парень лет двадцати — встрепенулся, настороженно взглянул на меня. Вьюн? Не Вьюн? Черт его знает, действительно, оброс щетиной, как морж, поди разберись там.
— Здравствуйте, — вопросительно ответил он.
— Прикурить не найдется? — спросил я.
Он пружинисто вскочил, держа в руке раскрытый нож.
— Без эмоций! — скомандовал я. — В чем дело?
— Прикурить тебе? — язвительно сказал он. — Ах, ты… Другого не в силах придумать? Мало тебе костра, что ли, если и вправду прикурить требуется?
— Чокнутый? — спокойно спросил я, демонстративно усаживаясь на изумрудную травку. — Из вежливости я спросил. Сам вижу, что костер. А, по-твоему, как надо: не спрашиваясь, к чужому костру лезть?
Парень неуверенно улыбнулся.
— Ладно, — примирительно сказал он. — Прикуривай.
Я встал, прикурил от костра и сел снова, но уже так, чтобы топорик был под рукой. Так все-таки спокойнее. Теперь можно спросить, не таясь. Я и спросил:
— Вьюн?
— Чего Вьюн? — переспросил он немного растерянно. — Рыба, что ли? Окунь это, сам не видишь? Вьюн, надо же… Ты что, рыбинспектор?
— Нет, — сказал я. — Не рыбинспектор. Инспектор милиции. Лососев. Я — инспектор. А ты — Вьюн?
Он молчал.
Те двое уплыли далеко, я видел стрекозиное трепыхание их весел на солнце. Этот остался один, сомнений не было. И тем не менее я вдруг услышал какой-то посторонний металлический звук, позвякивание, как будто кто-то взбирался на крутой берег, звеня связкой ключей. Или шпорами. Последнее, впрочем, маловероятно.
Парень, видно, услышал это звяканье одновременно со мной. Он напрягся и молниеносно метнулся к обрыву.
Ногами я успел зацепить его, он упал, а я сел на него верхом, отобрав в первую очередь ножик. Ножик я сложил и забросил в открытую дверь палатки.
— Пусти, гад! — забился подо мною парень. — Ну чего тебе, чего надо?
— Вот ты и выдал себя, Вьюн, — тяжело дыша, сказал я и, не слезая с него, внимательно осмотрел берег. Нет, никого не было, пусто.
— Ну, куда понесся? — продолжил я разговор. — Вплавь решил уйти? Так не уйдешь, у меня разряд по водному поло.
— Поло! — закричал он. — Дурак! Какое еще поло? Донка у меня там налажена, слышишь колокольчик?
И еще раз я порадовался, что не взял с собой Колю. Он бы посмеялся вдвоем с этим — как его, Денисом?
Я слез с парня.
— Документы.
— Сам предъяви.
Резонно. Я достал удостоверение. Он внимательно прочел, вернул:
— Извините, товарищ Лососев.
— За что извинить?
— За «дурака».
Из кармана палатки он вынул свой документ. Коноплев Никита Анатольевич, конструктор. Какой-то мудреный трест: «Главтехмехмонтаж…». Я и не стал вчитываться. Зачем? Если документ подделан, то какая разница? Впрочем, едва ли. Такое название не придумаешь.