Если и по Широ на самом деле это больно ударило, он всё равно прекрасный лидер и понимает, что судьба вселенной важнее — он видел слишком много боли и умеет отрешаться, уже научился. Лэнс — нет. Он только и мог, что сидеть и упиваться этой безысходностью, отчаянием, мальчишка.
— Если бы это было возможно, но нет. Львы — львы, а мы — мы. Да, как-то так, — голос на конце дрогнул, и Лэнс зашелестел страницей, переворачивая её. — Никакого спасения в объединении сознаний не существует. Мы никогда не встретимся с ними, как и я теперь с тобой.
Лэнс захлопнул книгу и отшвырнул с размаха об стену, ни капли не переживая сохранности произведения искусства или о ненормальности своего всплеска ярости. Ничего его уже не волновало, потому, болезненно втянув воздух в лёгкие, он опустил лицо и упёр его в ладони.
Это уже становится хреновым — он становится неуравновешенным, запирая себя в этом замкнутом круге. Ему нужно уйти прогуляться. Лэнс сбегает от Кита, вскакивая с места как ошпаренный и чуть ли не падая от того, насколько яро мчался. Он даже не кидает шальной, заведённый взгляд на Кита, потому что не может.
Ничего не может.
========== Глава 4 ==========
Попытка выкинуть все мысли из головы привела Лэнса к тренировочному залу. Он не хотел сюда идти, а просто бесцельно бежал по замку, но, как только в поле зрения попала знакомая дверь, ноги остановились сами по себе. Печальным взглядом Лэнс стал всматриваться в глыбу металла, мимо которой раньше так часто проходил, но теперь, как, в принципе, практически всех упоминаний о Ките, избегал.
Воспоминания о их первом поцелуе, как раз случившимся здесь после особо распалившей их тренировки, так и лезли. Кит седлал его бёдра, хохотал и прижимал запястья к полу, радуясь как заведённый собственной победе. Столь вёрткого и постоянно отстреливающегося Лэнса было довольно проблематично завалить, так что окончание боя было долгожданным и подстёгивало Кита, заставляя лучиться только сильнее.
Лэнс поцеловал его первым, просто поддался порыву прикоснуться к столь сладко и заливисто смеявшемуся Киту. Это было так глупо, но, когда он понял, что только что натворил, захотел даже расплакаться от стыда и смущения. Лэнс уже привставал, спихивал с себя недоумённое и прижимающее его к полу тело, пока Кит, разом сообразив и распахнув глаза, не позволил. Руки тогда даже заболели от того, с каким рвением их вжали в пол, как заболели и губы, которые ласкали как грубо, так и нежно ещё очень долго.
Лэнс любил тот прекрасный день, после которого ему больше не приходилось мучаться безответными чувствами. Теперь приходилось мучаться другим — он даже не знал, стоило ли тогда им вообще начинать свои отношения, раз пережить их потерю оказалось так тяжело.
Стоило.
Плевать, во что это вылилось — стоило. Лэнс его любит и ни за что бы не отринул все моменты счастья, несмотря на то, что от подобного контраста, словно из рая в ад, всё это только сложнее перенести. Хотя в этом, с какой-то стороны, и весь смысл — не существовать, а именно жить, гореть, рисковать. Вот только Лэнс проиграл.
Он мог бы упиваться этими воспоминаниями и убиваться дальше, но как раскрыл дверь, то чуть не подавился вздохом, вытаращившись на, эм, Широ. Вторжение Лэнса даже не заметили, так что он в замешательстве и с недоумённо округлившимися глазами продолжал наблюдать за лидером.
Мужчина перед ним дрался с гладиатором, галранская рука была активирована и резала, рубила, метала, в то время как в глазах горела холодная ярость, а лицо было напряжено до предела. Лэнс вообще не узнавал своего лидера. Это не Широ, это кто-то другой, безумный, бушующий, ненавидящий этого гладиатора и готовый порубить его на мелкие кусочки просто за то, что тот существует.
Лэнсу стало даже на миг за себя страшно, и он вспомнил слова заключённых, которых они как-то освободили в самом начале своего путешествия.
Гладиатор.
Гладиатор, безумный боец, уничтожающий всё на своём пути.
Сейчас Широ был больше похож как раз на него, на монстра, а не на себя, спокойного и славного человека, являющегося путеводным светом для всех них. Сейчас же этот человек отрицал свет и выжигал его из себя — кажется, даже с радостью принимал тьму, клокочущую в душе и глазах.
Широ зарычал грозно, злобно, когда, перекрутившись и сбежав от выпада клинка, с разворота вмазал роботу по ноге своей. Она была металлической, и ничего хорошего его человеческому телу от этого не могло быть. Широ точно больно, но он даже не кривится, а тут же рубящим движением бьёт кулаком в корпус. Робот, качнувшись назад, ускользает, потому по нему удар проходится лишь краем, но Широ это не останавливает. Он озверело движется вперёд, навстречу метящей в его грудь руке, не боясь никаких ударов, а лишь рвясь к ним, к боли.
Глаза Лэнса раскрываются с ещё большей тревогой — он уже догадывается о смысле происходящего, но всё равно не может оторвать глаз от этого буйного танца и столь искусного, живого боя, которым уже банально не выходило не восхищаться. Широ выплескивает в него все свои эмоции, что скопились у него на душе. Это гораздо больше, чем простая тренировка, — в ней он сейчас находит своё спасение.
Широ бьёт снова и теперь попадает в точку — под натиском галранской руки по предплечью робота идут трещины, и механический боец отводит её в сторону в последней попытке не попасться под дальнейший шквал ударов. Никакого успеха это не приносит. Широ нападает, нападает и снова нападает, пока не валит гладиатора на землю.
Он лупит его, беззащитного и уже огласившего его победу, прямо на полу, крича изо всех сил, трясясь всем телом, но мощно ударяя прямо по шлему, рукам, телу, кроша в пыль, в щепки. Металлическое тело ревёт, закорачивает, дёргается в конвульсиях от перебитых схем и множественных повреждений, но Широ уже не в себе, он просто сошёл с ума в этот миг от ненависти. Да вот только не от ненависти к гладиатору, а от ненависти к себе, от невозможного отвращения, сожаления, горя. Ему нужно выплеснуть себя хотя бы как-нибудь.
Лэнс только сейчас понял, что и Широ ненавидит себя за то, что не уберёг, а никто этого и не смог заметить. Он и правда мальчишка, глупышка, что так убивается, погружаясь в себя и не обращая внимания ни на что, в том числе и на то, что не один он может переживать.
— Широ… — сипло проговаривает Лэнс, не отводя напуганного взгляда от мужчины.
— А?! — гаркает Широ и, всё ещё нависая над грудой металла, которая раньше называлась гладиатором, разом оборачивается на него. В глазах всё ещё мерцают безумные, хаотичные огоньки, брови в напряжении сдвинуты, а зубы от ярости оскалены. На миг даже казалось, что он был готов убить и Лэнса за то, что в его дела вмешались. Сначала Широ смотрит ошарашенно, а потом переводит взгляд на робота и, уже когда возвращает обратно к Лэнсу, то резко всё осознаёт. — Яя… я… я… — ломано выговаривает он и отбрыкивается от покорёженного тела как ошпаренный — настолько, что даже валится на землю с другой стороны от алтеанского воина.
Осознание, что он сорвался, окатило мужчину, и его он принять был не готов, потому заикается, крупно дрожит и судорожно дышит. Пусть видно, что Широ уже в себе и вернул вменяемость рассудку, но по виду ему от этого стало только хуже. Широ хватается за голову, смотрит уже напуганным и уязвлённым взглядом на Лэнса, постоянно отводя его, но вынужденно возвращая.
Он боится. Лэнс не боится.
— Думаю, здесь где-то должна быть космическая мусорка, — бросил Лэнс как ни в чём не бывало и шаркнул ногой. Он покривил губы и под молчаливый, но пристальный, всё ещё растерянный взгляд Широ подошёл к роботу и потыкал его на пробу пальцем. — Наверное, Коран расстроится, если увидит, как ты изнасиловал его произведение искусства, так что не будем-ка мы ему об этом говорить. Просто выставим другого глади…