Вода родника таинственными путями нашла себе дорогу из таких глубин земли, что Боду казалось чудом её явление. Вода несла память древнейших времён, тех времён, когда ещё не был сотворён человек. Не замутнённая горестями этого мира, незнакомая с тёмными, жестокими, бессердечными мыслями, - порождениями людской жизни, отравляющими, словно ядом, всё сущее, - вода эта была первозданно чиста и невинна. Она могла излечить, она могла подарить забвение, она укрепляла силы и была воистину святой и чудесной.
Бод умылся этой водой. Подождал, пока набралась полной одна, затем другая его фляжка, и небольшой кожаный бурдюк. Затем разделся донага и, подрагивая от земляной сырости и осенней прохлады, омыл всё тело, чувствуя, как укрепляются силы, отступает голод и усталость, голова становится лёгкой, сочнее предзакатные краски, гуще запахи, плотнее редкие звуки засыпающего леса.... Оглянулся на источник - скоро ли попадёт сюда снова? - и задумался...
А что, если больше никогда не объявится человек, ухаживавший за чудесным ключом?
Водица тихо, толчками, вытекала меж камней. Что за чудо?
Бод, не мигая, смотрел на ключ. Взгляд его стал неподвижен, удары сердца точно совпадали с биением пульса источника. Запахи изменились, стали сладкими, терпкими, такими, какие бывают жарким летом после благодатного щедрого дождя. Воздух сделался густой, плотный, влажный. Над самой землёй стлались лёгким туманом приторно-пряные испарения. Звуки чуждой незнакомой растительной и животной жизни наполнили пространство вокруг, и ветви с крупными перистыми листьями, истекая соком ли, смолой, заколыхались перед глазами.
Огромная летучая тварь, бесшумно скользнув сверху, закрыла перепончатыми, как у кожана*, крыльями половину вечернего неба. Бод невольно шарахнулся в сторону: бесплотной тенью тварь пролетела сквозь него. Протянул руку к листьям - рука прошла сквозь, не коснувшись ничего...
Стали исчезать, растворяться ядовитые запахи чужого мира. Бортник вдохнул полной грудью. Лес, - холодный, притихший осенний лес, - снова окружал Бода. Он по-прежнему смотрел в источник, только сердце, пережившее нежданное потрясение, теперь стучало быстро, совсем не попадая в ритм выходящей из-под земли прозрачной воды...
...Этой ночью Бод остался в лесу. Чистил бока камней, срезал мох, рвал траву вокруг родника, ходил вдоль ручья далеко вниз по овражку, освобождая русло от завалов. А полная луна светила ему с неба.
Утром на рассвете Бод вернулся в корчму. Навгун в конюшне почувствовал хозяина и радостно заржал, будто выговаривал свое имя: "Н-н-нав-вг-г-гун-н!"
Хозяин корчмы поздоровался с Бодом и спросил, хитро жмуря глаза, где был пан?
Бод внимательно глянул на сальное лицо корчмаря, ничего не сказав, осклабился и подмигнул. Корчмарь с готовностью загоготал в ответ, закивал головой, всем своим видом давая понять, что ясно ему, отчего пан провёл эту ночь не в его корчме.
"И когда только успел снюхаться с местной бабёнкой? И с кем?" - думал корчмарь, уходя готовить посетителю снеданне*.
"И зачем тебе, человече, волшебство и чародейство? - думал Бод, отходя от коня, - Никакого тумана: сам умеешь десять раз на дне придумать, и десять раз поверить в придуманное!"
На завтрак он заказал горячий густой овсяный кисель, что, застывая, становится как студень. Взял бы баранины, но у хозяина была только свинина, а свинину Бод не ел.
Ему подали тёплый, из печи, хлеб и к хлебу чуть подсоленное свежесбитое масло. Хозяин нахваливал пироги: один с капустой и грибами, другой с птичьими потрохами. И Бод не отказался, решил забрать с собой.
Принесли два кухоля пива. Пиво в Тиселе варили плохое, но Бод даже не собирался его пробовать: кружки не открывал, они стояли рядом, потому что так надо было им стоять, соответствуя местным представлениям о приличном завтраке. Пусть люди думают: "Вот сидит проезжий человек, - ест, пьёт по-людски!" И не точат об него ни глаза, ни языки.
В сельской корчме в этот ранний час он был не один.
Трое не местных людей, неряшливых, покрытых пылью дорог, доедали свой хлеб с печеной редькой, прогоняли всё это пивом и, лениво провожая глазами хозяина корчмы, ходившего туда и сюда, вели неспешную беседу ни о чём.
Боду люди не понравились. Эти мужчины пытались завести разговор. Но он, вежливо повернувшись, ответил лишь затем, чтобы глянуть в глаза каждому.
Мужчины действительно забыли о Боде, вскоре потянулись к выходу, даже не попрощавшись, как будто кроме них и не было никого в корчме. Боду только это и надо было, он спокойно принялся за еду. А хозяин, видя такую невежливость, упрекнул гостей:
- Третий день сидят молодцы! И чего сидят? Чего ждут-выжидают? Сказали - идут на заработки, да только, вижу я, поворотившись спиной вперёд идут они!
Бод позавтракал, опустил голову на грудь и, казалось, задремал.
Хозяин, убирая со стола, укоризненно покачал головой: "Ага, умаялся за ночь, старательный. Тьфу!"
А Бод, поворачивая под столом в пальцах обрывок подвернувшейся под руку витой пеньковой верёвки, раскручивая волокна, пытался распутать-раскрутить хитро стягивавшиеся вокруг него узлы.
Эти люди собрались пойти за ним.
Коня Бод оставлял здесь во время прежних посещений лесной избушки. Нагруженный тяжело, даже с помощью заклинаний, он не сможет уйти быстро и незамеченным. Значит, его встретят. Ну, что ж, тогда пусть встреча будет в лесу. Только бы придумать, как успеть отойти вглубь леса, лучше всего - подальше за ручей. Там росли нужные Боду деревья, там уже начиналось особое место, которое и облюбовал когда-то для тайника.
А прохожие, назвавшиеся артельщиками, у коновязи разглядывали коня Бода и негромко переговаривались:
- Спина у коня натружена, вьюки нелегки...
- Шот.
- Не похож, торг не разводит...
- Что не похож? Приглядись - видно пана по халявам*!
- Шутишь?
- Что шутишь? Правду говорю - сапоги его ты видел?
- А я думал, ты смеёшься над его сапогами...
- Какое?! Ты видел, что за кожа пошла на его сапоги? Не смотри, что чёрные, - а крой, а подошва: их может, в самом Вильно шили! Тебе, лапотник, такие сапоги надеть, и перед тобой мужики шапку начнут снимать, а ноги твои сами полетят.
- Ну, пусть же несут его сапоги поскорей, может, мы тогда не догоним! - засмеялся худой жилистый, как из верёвок свитый, мужик.
- Что делать дальше будем?
- Пора выходить вперёд. Купчишка в сторону Голевиц направится. Может, торг там почнёт, а может, в здешнем лесу у него какая яма*, - то и переймём.
Улучив минуту, один из мужчин зашептал другому с глазу на глаз:
- На тебе что, креста нет, Завьял? Когда таким сделался? Человека порешить тебе - как свинью заколоть? Ведь горлом ответим*, случись что! Ну, сказал ты, что идёшь на трачтво* в Любеч, ну, так и я с тобой, за то мне лишнюю волоку* пан обещал. А ты - что? В бега, значит, подался, и меня свёл? Так у тебя ни жены, ни детей! А у меня трое, да жена, да брат малолетний - пять душ, мне-то как от них оторваться? Зачем этого Домена с нами позвал? Страшный человек! Чует душа, он страшный человек! И откуда? Из непохожих*? Беглый? И тебя подговорил? А ты - меня свёл? Уйду я, Завьял! Уйду! Купец молодой, за что безвинного человека жизни решать?
Подошёл Домен, глянул на Завьяла. Завьял отвёл глаза, отодвинулся...
Домен схватил жилистыми руками Змитра за шею, надавил. У Змитра слёзы выступили на глазах, лицо стало синюшно-багровым. Домен разжал сильные, как клещи, цепкие пальцы.