В другую группу входили обычно те, чьи родители самозабвенно плавали в тех самых бездонных винных ручейках и реках. Этих тоже было очень просто повстречать в поселке. С самого утра они уже занимали один из самых заметных уголков центральной площади. Это было особое, знаменитое на всю близлежащую округу место. С неких незапамятных времен оно даже имело в поселке и свое собственное название — «Пьяный угол».
Дело в том, что немножко поодаль по главной дороге был уже упомянутый как-то в самом начале весьма скромный на вид подвальчик. На вид весьма скромный, но под вывеской звучной, приманчивой «Винный бар».
— Во всем Союзе только два винных бара! — любили похвастаться приезжим бывалые посельчане. — Пивных сколько хочешь, а вот винных… только в Вильнюсе и в нашем г.п.!
Так ли это в действительности и как там в Вильнюсе — Игнату было неведомо. Но вот в их собственном баре что-то, а комфорт, да уют с интерьером наверняка считали чем-то совершенно излишним. Четыре каменные, окантованные поржавевшим железом невысокие ступеньки вели круто вниз в тесный сумрачный низкий подвальчик, наполненный всегда удушливым сигаретным смогом и беспорядочным гулом многочисленных посетителей. Здесь было только самое необходимое. Голые казематные стены, полтора десятка грубых стальных стояков, пластиковый «столовский» поднос с обычными на две сотки грамм гранеными стаканами… А на простеньких дощатых полках манило неудержимо в хмельные объятья лишь одно рублевое жидкое счастьице или т. н. «чернило».
На Пьяном углу непременно приостанавливался как тот, кто еще только шел в бар, так и тот, кто оттуда только что вышел. Угол не пустовал с раннего утра до поздней ночи, обсуждал, дискутировал, взрывался смехом дружным, а иногда и кровавым мордобоем… Здесь же в десятке метров на площади была автостанция. Ни один приезжий не мог выскользнуть из автобуса так, чтобы его не заприметили на Пьяном.
— А, гостейка ты наш, дорогой! — окликали тот час любого знакомого. — Как житье-бытье? Ну-ка, с нами постой, поделися…
И через минутку-другую с улыбочкой, вкрадчиво:
— Так что ж мы стоим тут на сонейке тепленьком, киснем?.. Так, глядишь, и ено скоро скиснет… А не пора ли потишку туды, на четыре ступеньки?
И уже вскоре можно было видеть, как очередной гостейка и впрямь направляется «потишку туды», а с ним рядышком и парочка счастливцев за компанию, скаля зубы в предчувствии сладостном, бросая напоследок небрежно всем прочим:
— А у нас сегодня рыбный день, мальчики, хвосты обрубаем!
То бурливым, сметающим вихрем, а то и лениво, неспешно писал год за годом тысячелетнюю историю поселка неодолимый поток вечности. Бывали времена, когда многое здесь словно застыло в глубокой задумчивости на целые столетья, а бывало и день единственный разом «рушил все до основанья». Десять лет также лишь мгновенье неуловимое в этой, по меркам людской жизни необъятно растянувшейся тысяче, но тот, кто примерно в году 65-том прошлого века лет на десять покинул поселок — даже и не узнал бы его после.
Не забыть Игнату, как в раннем детстве: бурлит, струится каждый день живой пестрый людской ручеек по улицам, в парк, в магазины. В ДК тогда, что ни праздник, были концерты; сами же посельчане были умелыми артистами и внимательными зрителями. Игнат также с первого класса танцевал в школьном ансамбле, с тех пор неизменно выступал на праздничных концертах. И каждый раз просторный зрительский зал, казалось, не мог бы вместить еще больше народу.
В старом парке, что на окраине поселка, была тогда летняя танцплощадка. Точь-в-точь как в городе, с высокой дощатой эстрадой, огороженная по периметру прозрачной металлической сеткой. И точно так же, как в городе, там в те времена летом было не пробиться.
— Что ж ты думаешь? — вас тогда в школе одних поселковых за семьсот было. А теперь… теперь и с округой со всею и половинки не наберется! — рассказывала с явственной грустью про те недавние времена мать, учительница.
Стадион в парке с рублеными, в пять ярусов, ярко окрашенными трибунами, с аккуратно подкошенным травяным газоном был тогда гордостью поселка.
— Добрая у вас поляна футбольная! — говорили не без зависти приезжие знатоки. — Тут хоть республику принимай…
И действительно, стадион тогда частенько принимал соревнования даже республиканского масштаба. Каждое лето тут гремели спартакиады, каждая точь-в-точь как маленькая Олимпиада. Древний парк в эти дни был так похож на столичный в выходной весенний солнечный денек. Весь поселок был тут, и они, мальчишки, и самое важное авторитетное начальство. Все! — все вместе болели за «наших»… И они не подводили, они были кумирами-победителями, каждый мальчишка мечтал быть таким, как они.
В особенности, как Андрюха Петровский. Такому форварду, казалось, можно хоть за Союз в сборную.
— Андрюха ваш от Бога форвард! — нахваливая, завидовали соседи.
Вечерами Игнат часто видел, как их кумиры с темно-синими объемными сумками через плечо, в полосчатых ярких тренировочных костюмах, гомоня оживленно, проходили на стадион. До темноты там были слышны азартные вскрики, топот ног, гулкие стуки футбольных мячей. Земля на тренировочных полях вокруг была выбита в камень. Теперь это кажется фантастикой, разве можно теперь даже представить себе тех немногих, кто так и не съехал в город — на тренировке?
С каждым годом все чаще слышал Игнат в разговорах:
— Молодцом парень, в столице остался!
— Ну вот, буде теперь ростить патлы на Пьяном…, - а это уже про тех, кому так и не посчастливилось где-то «остаться».
В детстве всегда, когда дома было одиноко и скучно, убегал Игнат в свой любимый старый парк. Там заветные места детства, там он обычно встречал он кого-нибудь из друзей, приятелей, а то и целую компанию.
Но в тот день в парке почему-то было безлюдно, не было слышно и звонких мальчишечьих голосов. И только возле стадиона у самых входных ворот Игнат вскоре приметил тесный мужской кружок. Там на мягкой травке дружно присели футбольные кумиры, футбольные кумиры последнего поколения футбольных кумиров. В полном составе собрались, по всей видимости, на выездной гостевой матч к соседям, извечным своим соперникам.
Не спеша, из-под огромных тенистых деревьев выходит к воротам, как кавказец чернявый, высокий худощавый Арсентьевич. Он и шеф, и тренер, а еще «дамский мастер», как его прозвали в поселке. Он ведь так мечтал иметь сына, а имел вместо этого целых пять невест на выданье.
— Ну что сказал? — подхватывается с места Андрюха Петровский, лучший бомбардир последнего поколения футбольных кумиров. — Что начальство новое решило, едем?
— А до ж… мне твой спорт! — сказал. — Нема у меня для твоей банды автобуса.
На лице у дамского мастера, всегда флегматичного спокойная безна-дежность.
— Вишь ты… Как, значит, наш Михалыч на пенсию, так сразу и «банда»… Был, одно слово, мужик, а этот, приезжий… Вот так и сказал без кругов, слово в слово… Продовольственная программа в державе советской нынче всему голова, сказал… Народ, говорит, накормить пришло время.
Шеф, тренер и дамский мастер в одном лице подсаживается тихонько рядышком на травку. И футбольные кумиры теперь в полном составе еще долго сидят у ворот кружком тесным. Смотрят подолгу вниз, кусают сухие травинки, бросают редкие и теперь уже никому неслышные слова.
Тогда Игнат только в шестом был.
Прошло еще три годика с малым, и уже многое из того, что было, те-перь казалось фантастикой. Словно не стало вдруг прежних праздников в поселке, а с ними и прежних концертов. Давно растаскали на дрова и дела хозяйские последние, не догнившие столбы и доски, одно то, что еще осталось от некогда шумной танцплощадки. Заросло густо травой то место.