В любом возрасте, на любом из этапов жизненного пути нас покидают такие миры. Приглядись и ты вспомнишь: вот, вот это было, и этим ты жил, но это уходит и никогда уже не вернется, оставшись лишь там, где-то на «волнах твоей памяти», где-то в заветных твоих «параллелях».
С каждым годом время убеждало все более, что в жизни нашей действительно нет такой чудесной штуки, как волшебная палочка. В жизни этой надо творить чудеса своими собственными руками, в жизни этой надо делать конкретное дело. И дело это по душе необходимо выбирать и выбирать основательно на целую жизнь.
Какое?
Тогда в раннем детстве Игнату казалось, что все необозримое количество людских профессий и занятий можно разделить только на два вида: романтические и неромантические. И интересовали его исключительно первые.
В этом! — именно в этом была полная ясность и ясность вне любых компромиссов. Романтика, только романтика — открыть, увидеть что-то «такое», то, что никто и никогда не видел. В романтике, в романтике именно сейчас грезился вполне равноценный эквивалент младенческой волшебной палочке, и это, по сути, было уже второе строго прослеживаемое ответвление от главной судьбоносной основообразующей ступени. Это была ступенька вторая, следующая вслед младенческой в хронологическом порядке, ступенька детская.
Чудес по мановению волшебной палочки нет и быть не может в этом Мире, но ведь у слова «чудо» имеется и другой возвышающий смысл. Чудом самым настоящим мы подчас именуем и нечто необыкновенное, исключительное, то, что поражает так искренне, восхищает до изумления, и вот отсюда как раз и открывается прямой, вполне приемлемый мосток на романтику. Увидеть, открыть, изобрести нечто необыкновенное, удивительное, воплотить в жизнь самые смелые фантастические сюжеты — это ведь тоже чудесно, это ведь тоже возвышенно, и вот здесь-то, как раз, никакая волшебная палочка и не нужна! — здесь целиком ты сам решаешь, твоя воля, желание, твой характер, твои собственные возможности.
Итак, ступень младенческую сменила решительно ступень детская. Место младенческой волшебной палочки всепоглощающе заняла детская «романтика», а отсюда уже, как истечение непосредственное, воздвигались новые ответвления, ручейки и ступеньки конкретные детских мечтаний и грез. Эти детские мечтания и грезы по мере взросления также проходили через временное сито, горнило жестокое существующих реалий, и то, что поначалу казалось подлинно романтичным при более детальном, взрослеющем рассмотрении представало уже совершенно иным, прозаичным, представало совершенно обычным и будничным.
Летчик?.. Но то, что есть за облаками, сейчас знают даже дети. Зачем летать за облака постоянно по делу службы, когда можешь просто слетать пассажиром лишь единственный раз и увидеть. А можешь и вовсе не летать, просто увидеть однообразный небесный пейзаж арктический в кино или по телевизору. Путешественник?.. Да только чего откроешь на планете родной значительного, неизведанного, когда как раз оно-то, значительное и неизведанное уже давным-давно и так открыто. Космонавт-исследователь родной солнечной системы?.. Ну ладно, вот, положим, слетали на Луну, и что? — только пыль да камни… И где гарантия, что на остальных, доступных уже и нынче планетах солнечной системы дела идут позанятнее?
Вот другие созвездия, галактики неисчислимые — это да! Там уж наверняка в невообразимых далях среди мириадов и мириадов миров непременно отыщется нечто «такое»… Как же иначе, коли миров этих мириад мириадов неисчислимый, и бесчисленные фантастические сюжеты, которые тогда запоем поглощал Игнат утверждали без всяких сомнений, убеждали и звали, манили неудержимо туда в эти бездонные звездные дали.
Межзвездный астронавт-исследователь, это была последняя и самая долгая детская мечта, и она также, также осталась лишь где-то там, в «параллельных мирах»… Осталась лишь памяткой дней тех зовущих, той обязательной памяткой нашей детской наивности, которую мы должны обязательно пережить.
Пришло юношество.
Пришли новые знания, пришли новые взгляды на Мир. И с высоты этих новых, куда более глубоких знаний было совершенно очевидно, что время межгалактических путешествий еще не пришло. И не пришло безнадежно, слишком! — слишком уж крохотны пока наши возможности. Неизмеримо крохотны настолько, что не видится ни малейшей зацепочки. В смысле путешествий космических наши возможности пока лишь на уровне родной солнечной системы. Даже на уровне теперешнего развития, овладев скоростями на уровне первой космической, мы можем без проблем особых достигнуть самых далеких планет и Солнца, нашей родной животворной звезды. Но вот дальше… Дальше в дело вступают сурово световые годы, тысячи и миллионы парсек, то есть расстояния для нас совершенно невообразимые. Так, к примеру, чтобы добраться до ближайшего Сириуса, добраться на привычной первой космической нужен почти миллион лет! Но ведь и это невообразимое сейчас для нас расстояние всего лишь начальный шажок, лишь жалкая миллиметровая кроха для убогой медлительной пиявки в ее многокилометровой продолговатой непознанной старице.
Как достигнуть световых скоростей?
Сейчас это также совершенно невообразимо. Попробуем, например, разогнать обыкновенный нынешний космический корабль до этой самой, до ее величества недостижимой скорости света. Сколько нужно топлива? Размеры топливного «бака» должны быть сотни километров! Впечатляет? — но это всего лишь элементарный подсчет, простая арифметика. Отсюда яснее ясного, что для межзвездных путешествий нужны совершенно иные космические корабли, нужно совершенно иное топливо.
Потом, при световых скоростях даже столкновение с атомом становится катастрофическим, что уж тогда говорить о вездесущей межзвездной пыли — и это тоже, тоже нынче простая арифметика. Как избежать столкновения с пылинкой межзвездной, атомом, другой элементарной частицей? Вот-вот, здесь снова речь заходит о главном: на нашем нынешнем уровне научного знания это даже вообразить толком невозможно. То есть, отсюда снова следует, что нужны космические корабли на совершенно иных, неведомых пока физических принципах, но! — но и это отнюдь не спасает. Дело куда безнадежнее, потому как даже самая-самая, что ни есть недостижимая скорость света всего лишь шажок черепаший, крохотный с точки зрения межзвездных космических путешествий.
И это куда страшнее.
Ведь это значит в прямом соответствии, что для масштабных полетов по Вселенной нужен совершенно иной уровень знания о самом пространстве-времени, и вот как раз здесь отнюдь не годы решают. И даже, может быть, не столетия. Мечтать! — мечтать можно сколько угодно о межгалактических путешествиях, можно сколько угодно читать о них в фантастических повествованиях, но вот вам простые реалии. А отсюда в итоге и ясное понимание главным героем романа того, что и эта его «окончательная» большая мечта, по сути, есть следствие все той же наивности, пускай хоть и не младенческой, а уже именно детской.
И снова, как и в случае принципиальной невозможности чудес волшебных, возник новый тупик, возникла новая каменная стена неодолимая. Да только тупики и стены любые в жизни этой могут быть для кого угодно, но только не для него, героя романа нашего. И, как результат неизбежный, появление мечты новой, и это уже была мечта его новой ступени жизненной, мечта юношеская.
И это была мечта снова как бы в обход. Яснее ясного, положим, как не перемахнуть на Луну через космос в «этажерке» летающей времен первой мировой, так и нет сейчас никакой возможности размахнуться всерьез по Вселенной. Сие есть реалии поколений иных, далеких, но почему, почему бы тогда эти возможности самому и не приблизить? Приблизить хоть как-то? Посвятить свою жизнь в наивысшем смысле? Посвятить себя тайне этого Мира всецело, погрузиться до самозабвения, творить и искать, и «эврика» снова магической вспышкой мгновенной, как в школьные дни! — но «эврика» уже не вследствие решения стандартной школьной задачки из обычного учебника, а именно «Эврика!» — с большой буквы, погружающее подлинно в фантастические глубины материи, указывающее человечеству прямо пути.