Убежденность в том, что Лебединский Андрей не станет говорить без серьеза, была полная, однако и проверять факт неизменного наличия феноменальной памяти у великих физиков смысла особого не виделось. Просто поверить! — поверить невозможно никак было, несмотря на весь авторитет будущего профессора, что именно это отсутствие губит высокие помыслы безоговорочно, напрочь. Никак, никак не верилось, что и впрямь открытия великие научные без наличия феноменальной памяти есть штука совершенно невозможная. И невозможно было поверить потому, хотя бы, что это означало бы признать полное отсутствие своих собственных каких-то шансов, а вот принципиально невозможным для главного героя романа было согласиться именно! — именно с этим.
Да, да, в годы юные смириться, поверить в отсутствие собственных шансов вследствие единственно лишь каких-то механических природных особенностей своего организма было совершенно невозможно. Но спустя много лет, когда судьба во многом свершилась, и главное жизненное предназначение вполне очевидно — теперь, вроде бы, можно вполне однозначно сказать кто их них двоих, все-таки, был прав. Сказать-то можно, но! — именно, именно «вроде бы», потому как здесь все далеко не так просто и однозначно.
С одной стороны Андрей вышел прав безоговорочно, переворотов великих научных в физике не получилось, но! — но и не в этом было предназначение стержневое истинное. И самое удивительное здесь то, что для предназначения этого судьбоносного память у главного героя романа была как раз самая подходящая. Память в своем роде именно феноменальная, другое слово здесь и не проходит.
Память есть сложнейшая, загадочная функция нашего организма. И слишком уж парадоксальная функция, чтобы давать ей превосходные эпитеты лишь вследствие наличия некоего единственного выдающегося свойства. Примеров тому множество по жизни нашей, вот даже и в самой обычной студенческой трина-дцатой группе первого курса образца 1976-го года был в этом смысле весьма примечательный студент.
Внешности он был самой заурядной, высокий, худощавый парнишка, пожалуй, лишь нежностью кожи лица выделялся почти девической, и потому, наверное, между собой ребята его прозвали Сашенька. На практических занятиях изложение нового, даже самого сложного материала Сашенька впереди всех, схватывал на лету и, конечно же, в огромной степени благодаря великолепной механической памяти. И когда преподаватель вызывал его вскоре к доске для решения закрепляющей задачи, он справлялся с решением неизменно, справлялся с легкостью для остальных ребят даже изумительной, особо изумительной именно на фоне того, что всего лишь через недельку-другую Сашенька справиться с подобной задачей уже не мог. Более того, он не мог справиться и с задачей куда более легкой, словно в кратчайший срок непостижимым образом «забывая» уже усвоенный алгоритм нужных действий. К сессии он уже помнил только лишь крохи какие-то из пройденного ранее материала, а поскольку и усердием особым не отличался, то мечтал на экзаменах исключительно об «удочках», добывая, впрочем, и «удочки» эти далеко не всегда. Как итог, за все пять студенческих лет случилось лишь одно-единственное исключение, причем исключение в нашем случае глубоко символическое.
Был предмет такой на втором курсе, предмет очень важный и в нынешние времена под названием «Основы программирования на ЭВМ». И снова на практических в тринадцатой группе в решении новых задач блистал Сашенька, блистал как никто, выделяясь скорой смекалкой весьма выразительно в глазах преподавателя на фоне остальных студентов. А вот лектор по этому предмету был издавна известен на физфаке тем, что лучшему в каждой группе на практических занятиях обязательно проставлял автоматом отличную оценку за экзамен. Не удивительно, что в группе тринадцать такой вот шикарный «автомат» получил именно он! — да, да, получил автоматом пять баллов в зачетку не всезнайка Лебединский Андрей, а именно Сашенька.
— Свалилась холява хоть раз чуваку! — посмеивались между собой еще долго записные оболтусы. — Гляди ты, Андрюху самого обскакал. Но ведь тому по любому пятак, а этому… Вот пришлось бы сдавать — и на трояк еще как почесался!
И будущее, хоть и достаточно отдаленное эти насмешки подтвердило вполне. Совсем знаменитым среди сокурсников Сашенька стал уже в самом конце учебы после того, как единственный из всех студентов курса завалил выпускной государственный экзамен по родимой физике, и не получил тем самым диплома. Такой редчайший итоговый результат, конечно, был возможен лишь в особо выдающемся случае, и как раз такой особенный случай наблюдала наяву с изумлением целая экзаменационная комиссия. Выпускник физического факультета не знал (забыл!) что такое импульс, см. обычный школьный учебник за восьмой класс.
Таковы реальные житейские удивительные парадоксы нашей памяти. То есть, в данном случае налицо великолепная механическая память, но она какая-то уж очень коротенькая. Пример этот жизненный нам очень важен, он приведен для контраста, потому что как раз такого рода память была бы совершенно неприемлема для главного героя романа с точки зрения стержневой линии его судьбы, его главного жизненного предназначения.
И потому у него была память совершенно другого рода, память с прямо противоположными свойствами. И в этом смысле память его можно без всяких сомнений назвать не иначе, как феноменальной, потому как людей с такого рода остротой памяти ему почти не довелось повстречать в своей жизни.
Именно такой сорт памяти оказался наиболее ценным с точки зрения той самой, строго поставленной в первый день каникул цели.
— Зачем ты туда приехал? — спросил с предельной прямотой отец за субботним столом, прервав тем самым решительно затянувшийся «свободный полет».
И тот час появилась цель, цель всеобъемлющая, строгая, достижение которой теперь виделось жизненно необходимым. С необходимостью безоговорочной восстало снова взобраться, вскарабкаться любыми силами на привычный гребень волны, но взобраться уже в этой новой реальности, в реальности «за поворотом», на этом принципиально ином базисном жизненном уровне. Появилась цель взойти на гребень волны, пускай и не высшей по здешним меркам, в этом сейчас была трезвая оценка своих нынешних возможностей, но, по крайней мере, взойти на ту необходимую промежуточную ступеньку, с которой возможно в будущем покорение куда более высоких вершин.
Сейчас, спустя полгода Игнат возвращался после коротких каникул вовсе не в прежнюю, пугающую, ошеломляющую своей новизной «незнакомую» жизненную рощицу. Катастрофа едва не случившаяся научила многому, заставила много освоить, обжить, принять как реалии здесь непременные. Теперь уже была полная ясность, что прежний школьный вольготный «рациональный подход» в этой новой реальности неприемлем совершенно. Нужны принципиально иные подходы, причем действовать необходимо тот час, не уподобляясь тому шалопаю-первокласснику в известной детской песенке под названием «С понедельника возьмусь», а действовать немедля, без раскачки, действовать, начиная с первого же дня нового семестра.
И с самого начала судьба сделала ему важный шаг навстречу.
Ушла навсегда Круглова, которая по чрезвычайно счастливому стечению обстоятельств перевелась на работу в другой ВУЗ. И тот час практические занятия по высшей математике стали совершенно другими в тринадцатой группе. Теперь их вела Семенова Анна Васильевна, женщина лет сорока пяти, крупного сложения, с движениями неизменно неторопливыми, плавными и широким открытым материнским лицом. Именно, именно материнским, как раз это характеристика наиболее точна в данном случае, потому как лицо ее всегда излучало явственно доброту и чуткость, ее лицо всегда было с легчайшим налетом улыбки располагающей и… именно материнства. Впрочем, особенность эту характерную можно было смело отнести и ко всей ее очень мягкой натуре в целом. Всегда казалось, что она видит в каждом из них, еще мальчишках и девчонках, по сути, что-то свое, свое родное и близкое, достойное понимания и поддержки в любом случае.