Вторым важнейшим обстоятельством (хоть это выяснилось уже после) оказалось то, что в предстоящую сессию, на сей раз, было две математики с отдельным экзаменом каждая, и читала их обе на потоке Галина Максимовна. Два! — сразу два экзамена должен был принимать человек уже известный, человек проверенный самой судьбой в смысле настроя на благо и справедливость по преобладающей душевной сути своей. То есть, по крайне счастливому стечению обстоятельств именно от такого человека сейчас напрямую зависело ровно половина успеха поставленной цели, поскольку всего экзаменов в предстоящую сессию значилось четыре.
И вот тут-то впервые так явственно проступили, сработали определяющим образом характерные особенности природной памяти главного героя романа. Те самые ценнейшие особенности, благодаря которым его память можно смело назвать в своем роде феноменальной. Особенности, к слову, вовсе не случайные, если их рассматривать с позиций самых широких, потому как иначе было бы совершенно невозможно реальное исполнение его стержневой жизненной линии. Особенности в гегелевском смысле в настоящее время не иначе как «понятые».
После того прямого вопроса субботним вечером все сразу же встало на свои места, и сразу же обозначилось необходимое. Игнат больше ничего не говорил в тот вечер, уйдя в себя полностью, он в одно мгновение оказался как бы вне происходящего вокруг. Прямой внезапный вопрос погрузил мгновенно в обескураживающий холод реалий, когда вместо прежних детских воздушных надежд и мечтаний обозначилась предельно отчетливо нынешняя постыдная балансировка над пропастью или, по сути, лишь жалкая, недостойная даже и близко его сил и возможностей борьба за выживание.
В оставшиеся вечерние часы и еще долго ночью его воспаленный мозг непрерывно проворачивал события последних шести месяцев. Его мозг теперь был сродни некоей мощнейшей ЭВМ, которая проворачивая огромное количество полученной извне информации, выдает в итоге необходимый алгоритм нужных действий.
Итак, нынешнее положение предельно ясно. Он шалопай, сачок, двоечник, в его зачетке сплошные «удочки». Задача: в течение следующего семестра совершить резкое движение вверх, сдать предстоящую сессию на отлично, или, по крайней мере, очень близко к этому.
Как? — наивностей здесь никаких не было. Игнат знал и знал прекрасно, что задача им поставлена неимоверно сложная. Да и многие ребята-старшекурсники утверждали однозначно, что он задумал практически невозможное. Тот же Мишка Кошелкин рыжий, например, так говорил:
— Тут психология дюже большая заложена, здесь главный корень. Зачетка твоя давит по-черному. Вот чуть запнулся ты, положим, на экзамене… препод он что? — он, первым делом, глядь туда, мол, и что ты за фрукт?.. А там!.. Там сам знаешь, какие оценочки, и сразу, сразу к тебе са-а-всем другое отношение.
Психология! Уж кого-кого, а только не его, Игната Горанского требовалось убеждать нынче в особенной важности именно психологического аспекта в деле оценки преподавателем уровня знаний студента. В чем-чем, а в этом за последних полгода он убедился сполна.
Во вторую сессию предстояло четыре экзамена. С двумя (а ведь это даже арифметически целых полдела!) ситуация была достаточно ясной с точки зрения как раз психологии, ведь читала оба предмета на потоке Галина Максимовна. В то же время было и ясно предельно, что в свете поставленных больших задач известные предыдущие события совершенно ничего не значат. Зацепиться хоть как-то, «спихнуть», лишь бы не вылететь — нынче есть задачи вчерашние, нынче на кону совершенно другие цели, а, значит, и предстать в глазах преподавателя он должен совершенно другим.
На физфаке Галина Максимовна читала математические дисциплины уже много лет, и все прекрасно знали эту ее излюбленную манеру вести лекцию с подключением аудитории, делая легкую паузу в процессе диктовки, как бы ожидая подсказки. То, что к особо активным в этом смысле у нее и на экзамене отношение особое, Игнат убедился совсем недавно и сам на примере Семенковой Оксаны. Утверждали также факультетские всезнайки, что и к тем, кто сидит постоянно на первом ряду во время лекции, у Галины Максимовны на экзамене также особое отношение. Именно вот эти конкретные «психологические» особенности были и взяты Игнатом на вооружение в данном конкретном случае.
Что касается первого ряда, то тут на практике сразу же возникли определенные трудности, потому как желающих воспользоваться этой известной психологической особенностью преподавателя оказалось на потоке предостаточно. Даже возникла некоторая конкуренция, поэтому теперь было важно даже не проспать, а встать пораньше, поторопиться, прибежать в аудиторию в числе первых. Подобное было совершенно немыслимо всего лишь несколько месяцев назад, но после каникул Игнат явился в университет предельно собранным, целеустремленным, порой даже поражаясь этой удивительной особенности психологии уже своей собственной. Он! — он, обожающий поспать всласть, просто поваляться в ничегонеделании вдоволь, впадающий периодически на длительное время в безразличную полусонную расслабуху, он, разгильдяй махровый по сути, вдруг предстал совершенно другим, и поразительная метаморфоза эта случалось с ним неоднократно по жизни и впоследствии. Случалась именно тогда, когда это было необходимо, когда вопрос восставал строго, ребром, вопрос о выполнении главного жизненного предназначения, или, той самой, исходящей корнями из Бытия предыдущего, пронизывающей стержневой линии его судьбы.
Теперь словно весь организм его в целом был запрограммирован на оптимальное решение нужной задачи, сжимая всевластно в волевой неукротимый комок, повелевая действовать неукоснительно, действовать именно так, как необходимо. Вставать своевременно, не пропускать ни единой лекции, писать конспект, писать обязательно! — пускай даже на автопилоте полнейшем, прорабатывать тщательно лекции и практические после занятий.
И, опять же, к своему удивлению немалому он вскоре ощутил явственно, что так жить не только не в пример надежней, устойчивей, но и не в пример увлекательней. Ведь такой образ жизни давал не только некий четко осязаемый интерес сродни игровому, как влечет вроде бы совершенно бессмысленно решение занимательной сложной задачи; такой образ жизни придавал и уверенность твердую в студенческом будущем. Такой образ жизни наполнял существование подлинным смыслом, возвышал неизмеримо свою собственную значимость в глазах собственных, да и в глазах окружающих.
Заняв с течением времени на практических занятиях место в числе лучших, наблюдал Игнат изумление и изумление отнюдь неподдельное среди бывших соратников по разгильдяйскому цеху. Изумление не без досады, но и с добавкой ехидства явственной:
— Никак, в отличники двигаешь?
— А что, имею право.
— Ну-ну, поглядим… Что так вдруг, откуда порывы?
— …
— Это он с перепугу, видать… опосля! Опосля, как Круглова чуть-чуть не скушала…
Что же касается второго важного психологического аспекта, или той самой любви Галины Петровны к «подсказкам» во время чтения лекции, то и здесь дело очень скоро приняло весьма неожиданный оборот, причем неожиданный в самом приятном смысле. Начали в огромной степени сказываться индивидуальные особенности памяти главного героя романа, то есть, как раз те самые, уже упомянутые особенности, которые позволяют назвать его память, в своем роде феноменальной. Пришло время сказать об этом подробней.
Следует подчеркнуть еще раз, что его чисто механическая память была самая заурядная. Возможно, поэтому и новый совершенно незнакомый материал Игнату было, как правило, довольно сложно «подхватить на лету», в особенности материал совершенно незнакомый, насыщенный формализмами, громоздкий. В этом случае, чтобы разобраться основательно, требовалось обязательно уделить время, попытаться упростить предельно где-то там во внутреннем осознании, разложить внятно по ступенчатым полочкам.
Ведь «понять» что значит? — это и значит упростить максимально возможно, свести объемный, поначалу маловразумительный словесный массив к ряду четких осмысленных положений. Свести к той главной общей основе, исходя из которой, можно в случае необходимости снова выстраивать любые сколь угодно сложные частности по данной теме. И вот, когда это удавалось Игнату, удавалось упростить в своем понимании до такой вот основы — тогда эта главная общая основа оставалась в его памяти навсегда. Именно навсегда, здесь это сказано без каких-то преувеличений.