В прошлом семестре, решая неимоверное количество задач в вышеописанной яростной борьбе за вожделенную чернильную закорючку в зачетке, обращаясь постоянно к теории, Игнат уже очень многое понял, постиг именно, именно вот таким образом. Понял, возведя понимание многих важнейших математических понятий в ясную, четкую суть. То есть, приведя именно к тому, что он забыть уже не мог. Не мог забыть никогда.
Такое понимание, закрепленное прочнейшим образом в его памяти, оказалось превосходным подспорьем на обозначенном строго пути вверх. Теперь, к примеру, тот же математический анализ уже не воспринимался как нечто совершенно новое, как некое беспорядочное невразумительное скопище значков, понятий и цифр, теперь многие обозначения и понятия стали привычными. Они стали привычными точно также, как неизбежно становятся со временем привычными сложные понятия в школе, да и впоследствии по жизни, если только понятиями этими заняться основательно. Как следствие, теперь новые лекции уже не наваливались вглухую невразумительной неподъемной тяжестью, теперь новые лекции нанизывались в мозгу одна на другую уже на базе знакомого, привычного, понятого по корневой сути своей, нанизывались в мозгу легко и естественно. В сочетании с регулярной проработкой нового материала и молниеносной «спортивной» реакцией это позволяло частенько опережать в «подсказках» не только обычных, хорошо успевающих студентов, но даже и всевозможных стратегов наподобие той же Семенковой Оксаны с ее заранее заготовленным чужим конспектом на столе.
Поначалу это удивляло даже самого Игната, не говоря уж о других (как же, совсем недавно чуть не вылетел!), но очень скоро превратилось в обстоятельство для других студентов обыденное, а для Галины Максимовны вдобавок еще и такое, что следовало непременно поощрять и приветствовать. Каждую его подсказку она воспринимала с обязательной улыбкой, бросая в его сторону благожелательный скорый взгляд, иногда выговаривая:
— Так, так, Горанский… так…
А иногда и:
— Молодчина, Горанский!
С Лебединским Андреем они теперь общались гораздо теснее, обсуждая не только какие-то отвлеченные высокие материи. Непонятки по материалу конкретному подчас возникали и даже у профессора будущего, тогда он с раскрытым конспектом подходил не кому-нибудь в тринадцатой группе, а именно к нему, и они разбирались вместе, обсуждали и дискуссировали.
Таким образом, на обеих математиках с «психологией» дело наладилось довольно скоро, вдохновляя надеждой, двигалось к сессии в самом нужном направлении. Оставалось лишь продолжать точно также и далее, продолжать настойчиво, неуклонно, не сбавляя оборотов.
Но в предстоящую сессию было еще два экзамена. С одним из них также ситуация была более-менее ясной. Ведь этим экзаменом снова значилась в расписании «История КПСС» с оригиналом забавным старичком профессором в роли экзаменатора — да, да, в минувшую сессию случилась лишь «удочка», нынче совершенно неприемлемая, но ведь какова, какова была тогда ситуация! Сдавать пришлось, считай, без подготовки, а вот на сей раз вне экстрима чудовищного с подготовкой приличной неизбежен — он неизбежен просто совершенно другой результат.
Итак, оставался четвертый последний экзамен. И наиболее непредсказуемым дело виделось лишь касательно этого экзамена, и непредсказуемым именно, именно с учетом «психологических» особенностей будущего экзаменатора.
Глава третья Единство и смысл
Да, да, психологическим особенностям будущих экзаменаторов необходимо было отвести важнейшее место, но… Все-таки, это было лишь из области тактики, области подходов конкретных, неких уловок сподручных, весьма действенных лишь при наличии определенной фундаментальной основы, глубоких прочных знаний. И вот, чтобы наработать, создать такую базу необходимо собрать, сконцентрировать волю в единый могучий кулак. Это! — именно это сейчас виделось наиважнейшим стратегически.
Сможет ли он, получится?
Ведь он полгода назад и он нынешний — разница огромная. Теперь он едет не в неизвестность тревожную открывать, познавать новые земли, он возвращается не в «незнакомую рощицу», где все совсем по иному. Теперь он возвращается в рощицу прилично обжитую, где уже хорошо знакомо, привычно каждое приметное деревце. Подходы стратегически намечены правильно, и результат будет! — необходимо лишь исполнять неукоснительно с первого же дня нового семестра.
Желание было и в отличие от уверенности желание огромное. Но в любом случае решала теперь воля, воля и воля, прежде всего.
У слова «воля» имеется несколько достаточно контрастных значений. В одном из них наивысшем, в значении свободы выбора человеческой личности оно уже неоднократно использовалось в романе. Теперь же по ходу развития сюжета возникла необходимость поговорить и о другом значении этого слова. Сказать о воле в том смысле, что значился в последней фразе предыдущего абзаца: «Но в любом случае решала теперь воля, воля и воля, прежде всего». Сейчас возникла необходимость сказать о воле как о характеристике твердости характера человека, о его способности держаться всеми силами принятого решения. Сказать о воле, как о способности добиваться намеченной цели, довести неуклонно, последовательно свои действия до нужного результата.
Это значение слова «воля» нам особенно важно потому, что в нем именно ярчайше проявляется принципиальное единство обоих Высших начал этого глобального Мира. Единство начал положительного и отрицательного, или по Святому Писанию начал Божественного и дьявольского.
В Святом Писании оба этих начала разделены предельно контрастно, разделены как начала полностью антагонистические. И это понятно в свете поставленной на тот момент Цели, поскольку какова тогда была Цель? Была Цель задать человечеству ясный направляющий толчок в истинном направлении, а именно в направлении Начала положительного в душе нашей, в направлении Добром и Светлом.
Была Цель исполнить это предельно доступно на тогдашнем мировоззренческом уровне, предельно доступно для всего человечества в целом. Предельно доступно как для мужа ученого, «книжника», так и для человека самого простого, необразованного, рыбака и мытаря, человека даже неграмотного. Была Цель исполнить это предельно доступно на все времена, поскольку это контрастное разделение человечества на два слоя по «учености», то есть по интеллектуальному развитию — было, есть, и будет всегда. Так, например, в настоящее время разделение это сохранилось, и сохранилось даже не то что в прежней степени, а и принципиально выросло.
Употребив здесь слово «принципиально», я имею в виду следующее. В те давние времена представления о Высших силах у крайних слоев общества (крайних в интеллектуальном смысле) не различались существенно. Конечно, были отдельные мыслители со своим особенным взглядом, но обычно положительное Божественное начало олицетворялось в виде некоего благообразного мужа или седовласого старца, восседающего где-то там на «небесах»; начало же отрицательное рисовалось злобным образом Сатаны с внешностью также человеческой, но и добавлением некоторых известных характерных деталей в виде рогов, копыт и т. д. Вне всякого разделения на слои по учености и интеллектуальному развитию тогда верили слепо в чудеса Высшие, верили как в нечто бесспорное. Верили в чудеса сказочные, как бы по мановению волшебной палочки.
Однако в настоящее время имеется резкое различие в данных представлениях. Так, у нынешних слоев массовых оно и сейчас мало чем отличается от представлений прежних с прежней верой почти детской в чудеса сверхъестественные. Зато вот у нынешних «книжников», элиты интеллектуальной положение вещей совершенно иное. Разнообразие! — как раз разнообразие здесь нынче неисчислимое на полную гамму от «неверия» полного до самых, что ни есть изощренных эзотерических построений.