Гус сморщил лицо, но не проронил ни одного слова. За окном послышались шаги. Тоня отошла от Гуса, поправляя портупею, сказала:
— Вот видишь. Ты далеко не здоров. Если в ближайшие дни начнется наступление, обязательно уедешь в санбат. Полечишься, вернемся к этому разговору...
— Только вернемся?!
— Петя. Я же тебе сказала.
В дверях Перекрестов и ординарец загремели котелками. Тоня ушла в свою комнату, а Гус подумал в сердцах: «И нужен мне сейчас ваш ужин, как мертвому припарки!» Сказал, однако, он другое.
— Спасибо. Чувствую, что постарались. Есть будем все вместе.
8. Клетский прорыв
Накануне восемнадцатого ноября был получен приказ. Наступление назначалось на утро. Один час и двадцать минут отводилось на артиллерийскую подготовку. Вечером состоялись полковые партийные активы.
В полку Осечкова коммунисты собрались в подвале большого полуразрушенного дома. Начподив пришел с командиром полка. Яркая аккумуляторная лампочка освещала знакомые Николаеву лица. Настроение было приподнятое.
С докладом «Коммунисты в наступлении» выступил Осечков. Говорил лаконично, минут двадцать, но все нужное сказал. Каждый увидел и сложность задачи, и от чего зависит ее успех, и что ему лично нужно еще сделать, и место его при отражении контратак, которых ожидается немало.
— Полку не раз приходилось наступать, и всегда впереди шли коммунисты. Теперь нам предоставлена честь действовать в авангарде дивизии, а дивизия наступает на главном направлении армии. Это надо всем понять. Верю, что антонесковских прихвостней Гитлера мы поколотим. Так я говорю, товарищи?
— Правильно! Только так. Другого не будет! — послышались из разных мест голоса, потонувшие в дружных рукоплесканиях.
Выступило семь человек. Каждый говорил так, что сомнений в успехе не было.
Андрей выступил предельно сжато. Но слова его запали в души сидящих бойцов:
— Каждый участок переднего края — стена для врага! Ни одного человека, не знающего задачи. Митинги — во время артподготовки. Информация в политотдел — два раза в сутки. Об отличившихся — сообщать немедленно. Отвечают политработники.
Поздним вечером состоялись ротные партийные и комсомольские собрания. Докладчики — командиры рот. В них участвовали кроме политотдельцев все старшие командиры штаба дивизии и полков.
Начподив был в роте младшего лейтенанта Хмары. Тут выступили все одиннадцать коммунистов. Лаконичнее всех, хотя говорили-то по минуте-две, был командир отделения сержант Климов: — Головой ручаюсь, задачу выполним! Солдатам Антонеску новую прописку дадим! — И под смех однополчан так же быстро сел, как и встал.
Николаев пододвинул железный ящик из-под патронов, сел (встать нельзя — мешал низкий потолок), в полной тишине заговорил:
— Мне, признаться, и нечего добавить. Все вы очень дельно выступили, а подытожил Климов. Он, правда, не уточнил, как он думает «прописывать» солдатам гитлеровского холуя Антонеску, но его и так поняли. Вашу роту командир полка взял в свой резерв. Вы эту почетную вахту завоевали в боях! Но, говорят, кому много дано, с того много и спрашивается. Идете по пятам за главными силами, но когда потребуетесь и нужно будет поправить дело — надеемся на вас. Недаром командир полка, когда я шел к вам, сказал мне: «Эта рота у меня целого батальона стоит! Но и им нелишне сказать, чтобы не зазнавались. Ведь какую задачищу решаем!» Слышали? Какой авторитет вы завоевали у командира полка! Им надо дорожить. Ни пуха ни пера вам!
Наступило долгожданное утро девятнадцатого ноября 1942 года. Этому дню суждено стать памятным. Началось знаменитое контрнаступление Красной Армии. Рассвет был необычным. Г устой туман окутал окружающую местность. Похолодало. Под ногами — грязища.
Советская артиллерия всех калибров изготовилась к открытию огня. На западном берегу Дона в величавом молчании, с задранными кверху стволами, застыла тяжелая артиллерия. В молодом лесу, по соседству со штабом дивизии, ощетинилась среднекалиберная. По огородам у Клетской разместились минометные установки: «катюши», «андрюшки», стволы батальонных, полковых...
Часы показывали без четверти семь. Николаев, заместитель Осечкова старший политрук Доюлов, заменивший выбывшего по ранению Копалова, и инструктор политотдела Куликов по ходу сообщения направлялись в переднюю траншею на взводные митинги.
Время приближалось к семи. Туман не рассеивался. Для маскировки ничего желать лучшего не приходилось. Но действия нашей штурмовой и бомбардировочной авиации сковал туман. Ни один самолет не летал в то памятное утро.